Любите ли вы Брамса?

Роже был в бешенстве; он чувствовал, что его обскакали, оставили в дураках.

– Конечно, ему двадцать пять, – сказал он.

– В моих глазах это недостаток, – мягко произнесла Поль, и он снова обнял ее.

– Поль, я так в тебя верю. Так верю! Даже мысль мне непереносима, что какой-то юный шалопай может тебе понравиться.

Он прижал ее к себе; вдруг ему представилась Поль, протягивающая руки другому. Поль, целующая другого, Поль, дарящая другому свою нежность, свое внимание; он мучился.

«Мужчины ровно ничего не смыслят, – подумала Поль без горечи. – „Я так в тебя верю“, так верю, что могу обманывать тебя, могу оставлять тебя одну и даже не мыслю, что ты можешь поступать так же. Просто прелестно!»

– Он очень милый, но ничем не примечательный, – проговорила она. – Вот и все. Где ты хочешь обедать?

Глава 8

«Простите меня, – писал Симон. – И в самом деле я не имел права говорить Вам все это. Всему причиной ревность, а, по-моему, человек имеет право ревновать лишь того, кем он владеет. Во всяком случае, слишком очевидно, что я Вам надоел. Скоро Вы избавитесь от меня, я уезжаю в провинцию вместе с моим уважаемым мэтром изучать материалы процесса. Поселимся мы в старом деревянном доме у его друзей. Мне почему-то представляется, что простыни там пахнут вербеной, что в каждой комнате мы затопим камин, что по утрам над моим окошком будут щебетать птицы. Но я знаю также, что на сей раз мне не удастся сыграть роль буколического пастушка. Вы будете ночью возле меня, на расстоянии вытянутой руки, освещенная игрой пламени; постараюсь продлить свое пребывание там как можно дольше. Не верьте – даже если Вы никогда не захотите меня увидеть, – не верьте, что я не люблю Вас. Ваш Симон».

Листок дрогнул в пальцах Поль, выскользнул на одеяло, потом упал на ковер. Поль откинулась на подушку, закрыла глаза. Он ее любит, это так… Она чувствовала себя усталой этим утром, плохо спала. Причиной тому была, вероятно, коротенькая фраза, которую неосторожно бросил Роже, когда накануне она расспрашивала его об обратном пути, коротенькая фраза, на которую она сначала даже не обратила внимания, но, произнеся ее, он запнулся, голос его вдруг упал, перешел в бормотание.

«Конечно, возвращаться после воскресенья всегда мерзко… Но в конце концов на автостраде, даже забитой машинами, можно держать большую скорость…»

Если бы он не изменил интонацию, она, конечно, ничего бы не заметила. Бессознательный рефлекс, этот страшный рефлекс самозащиты, так неестественно обострившийся за последние два года, не замедлил бы преподнести ее воображению новенькую лилльскую автостраду. Но он не договорил, она не взглянула на него, и ей самой еще пришлось в тот вечер пятнадцатью секундами позже возобновить обычный спокойный разговор. Беседа за обедом продолжалась в том же тоне, но Поль чудилось, что охватившая ее усталость, уныние так и останутся при ней, а вовсе не ревность или любопытство. Через столик она видела лицо, такое знакомое, такое любимое лицо, на котором был написан вопрос – догадалась или нет, – эти глаза, с палаческой настойчивостью искавшие следы страдания на ее лице. Она даже подумала: «Мало того, что он меня мучит, ему, видите ли, нужно еще скорбеть о том, что я мучусь!» И Поль показалось, что ни за что ей не подняться со стула, не пройти через зал ресторана с тем непринужденным изяществом, которого он от нее ждет, не произнести простое «спокойной ночи» у подъезда. Ей хотелось совсем другого: она предпочла бы оскорбить его, швырнуть ему в голову стакан, но она не могла перестать быть самой собой, поступиться всем, что отличало ее от дюжины его потаскушек, всем, что внушало к ней уважение, своим достоинством, наконец. Она предпочла бы быть одной из них! Он не упускал случая объяснить ей, что именно он в них находит, он, мол, такой уж есть и ничего скрывать не желает. Да, он был по-своему честен. Но не заключается ли честность в том, не в том ли единственно мыслимая честность в нашей путаной жизни, чтобы любить достаточно сильно, дать другому счастье. Даже отказавшись, если надо, от самых своих заветных теорий.

Письмо Симона так и осталось лежать на ковре, и, вставая с постели, Поль наступила на него. Она подняла письмо, перечитала. Потом открыла ящик стола, взяла автоматическую ручку, бумагу и написала ответ.

* * *

Симон сидел один в гостиной, не желая толкаться среди толпы приглашенных, которые по окончании процесса собрались поздравить знаменитого адвоката. Дом был унылый, холодный, всю прошлую ночь он мерз, а в окно виднелся застывший пейзаж: два голых дерева и лужайка, где мирно гнили среди рыжей травы два плетеных кресла, оставленных нерадивым садовником на милость осенней непогоде. Симон читал английский роман, какую-то странную историю про женщину, превращенную в лисицу, и временами хохотал во все горло, но никак не мог найти удобной позы; то он сплетал ноги, то расплетал, и ощущение физического неустройства постепенно стеною становилось между ним и книгой; в конце концов он не утерпел, отложил роман и вышел из дому.