19  

Однажды мне взбрело в голову выйти на «Фридрихштрассе» и пройти через КПП «Чекпойнт Чарли»[33] на Восток. Конечно, в этом месте время тоже как будто остановилось, — многие здания и даже дорожные указатели были покрыты толстым слоем пыли, точно к ним никто не прикасался за эти тридцать лет. В восточной части города работали магазины, принимавшие к оплате только иностранную валюту. Собственно, они не всегда были похожи на обычные магазины; создавалось впечатление, что какой-то бизнесмен-сумасброд из загнивающего полусоциалистического будущего попытался устроить в капиталистическом магазине конца двадцатого века ярмарку — но, лишённый всякого воображения, потерпел неудачу.

Но это меня не убеждало. Ещё не убеждало. Я была потрясена. Неужели вот этот фарс, глупая и смешная попытка имитировать Запад — с которой они, впрочем, тоже не справились, — и есть всё, что местные жители смогли построить на пути к социализму? Да уж, должно быть, есть в их природе что-то настолько неправильное, столь фундаментально ошибочное, что даже кораблю не под силу его обнаружить; некое генетическое отклонение, означающее, что им не суждено жить и работать вместе, не чиня друг другу препон и бессмысленного вреда; не суждено прекратить эти жуткие, уродливые, кровавые распри и дрязги. Что ж, пожалуй, при всём нашем могуществе мы бессильны им помочь.

Это ощущение постепенно сгладилось. Не стоило и доказывать самой себе, что это была всего лишь минутная, хотя и нежелательная на столь ранней стадии аберрация. Их история не так уж далека от главной последовательности, они шли путём, который до них преодолели тысячи других цивилизаций, и нет сомнений, что все эти бесчисленные нелепости и несчастные случаи — не более чем общие пороки детства. И, уж конечно, наблюдая их, любой даже самый достойный, внутренне сдержанный, рассудительный и человечный наблюдатель порой готов будет возопить от горя.

Была своеобразная ирония судьбы в том, что в этой, с позволения сказать, коммунистической столице все только и думали, что о деньгах; по крайней мере дюжина людей в восточной части города подходила ко мне с предложением обменять валюту.

— Вы имеете в виду качественный или количественный обмен? — спрашивала я, натыкаясь на недоумённые взгляды.

— Деньги умножают бедность, — сообщала я им. Чёрт, да это изречение должно быть выгравировано над дверями ангара в каждом ОКК.

Я оставалась там в течение месяца и успела посетить все туристические достопримечательности, объездила город на поезде, автобусе и автомобиле, обошла его пешком вдоль и поперёк, плавала на лодке и ныряла на Хафеле[34], скакала на лошади через Грюнвальдский лес и Шпандау.

С разрешения корабля, я покинула город по гамбургской дороге. Шоссе петляло между деревенек, многие из которых навеки застряли в пятидесятых. А иногда и в 1850-х. Трубочисты в высоких чёрных шляпах ездили на велосипедах и носили на плечах большие чёрные щётки, походившие на огромные закопченные ромашки, выросшие где-то в великанском саду. В своём большом красном «Вольво» я чувствовала себя богатой задавакой.

Следующей ночью у берега Эльбы я оставила машину на обочине. Модуль появился из тьмы, чёрный на чёрном, и отвёз меня на корабль, находившийся в это время над Тихим океаном. Он изучал передвижения стаи кашалотов внизу прямо под ним и отслеживал эффекторами изменения в их огромном, объёмом в несколько баррелей, мозгу, пока они пели свои песни.

Глава 4

Ересиарх

4.1 Особое мнение

Мне следовало бы умолчать о поездке в Париж и Берлин в разговорах с Ли'нданом, но я не смогла. Я парила в зоне невесомости в компании нескольких других людей, обсыхая после купания в корабельном бассейне. Собственно, я говорила со своими друзьями — Рогрес Шасапт и Тагмом Локри, но тут появился Ли и стал жадно прислушиваться.

— А-а, — сказал он, подлетев сверху, чтобы наставительно помахать пальцем у меня перед носом. — Вот.

— Что?

— Этот памятник. Я его так и вижу. Я думаю только о нём.

— Ты имеешь в виду Мемориал Депортации в Париже?

— Я говорю о пизде.

Я покачала головой.

— Ли, я не понимаю, о чём ты говоришь.

— Да он просто хочет тебя трахнуть, — сказала Рогрес. — Он прямо зачах в твоё отсутствие.

— Нет, — сказал Ли, запустив большой водяной пузырь в Рогрес. — Я вот о чём говорил: большинство памятников напоминают иглы, кенотафы, колонны. А тот, что видела Сма, похож на пизду. Он и построен-то в месте, где расходятся два рукава реки. Будто на лобке. Из этого, а также по общему мироощущению, выказываемому Сма, можно сделать вывод, что, занимаясь всей этой фигнёй на службе у Контакта, Сма просто подавляет свою сексуальность.

  19  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×