Четвертая рука

И наблюдали, как «львиный огрызок» кладет сотовый телефон себе на колени и, прижимая его культей, тычет в кнопки пальцами правой руки. Когда он поднес мобильник к уху, куртка его сползла с соседнего кресла на пол, он дернулся было поднять ее левой рукой, но понял тщетность своих усилий и уронил бесполезную культю на колени.

Окружающим это, должно быть, показалось странным. Неужели после стольких лет его левой руке все еще мнится, что у нее есть кисть? Однако никто не спешил поднять куртку; лишь супружеская пара, путешествовавшая с маленьким сыном лет семи-восьми, решилась проявить сочувствие мать что-то шепнула мальчику, и тот осторожно подошел, поднял куртку Уоллингфорда и аккуратно положил ее на соседнее кресло рядом с сумкой. Улыбнувшись, Патрик кивнул ему в знак благодарности, и мальчик побежал назад, к родителям.

Из мобильника, прижатого к уху, доносились бесконечные гудки. Уоллингфорд собирался позвонить к себе домой; он хотел поговорить с Энжи или оставить ей сообщение на автоответчике. Ему хотелось сказать ей, как ему было с нею хорошо, какая она необыкновенная, добрая, искренняя… Что-то вроде: «в другой бы жизни…» Но так и не набрал номер — слишком уж эта девочка была к нему добра, и он не рискнул еще раз услышать ее голос. (Впрочем, полная глупость называть «необыкновенной, доброй и искренней» девицу, с которой провел всего одну ночь!)

И он позвонил Мэри Шаннахан. В голове звенело от длинных гудков, он уже подумывал, какое сообщение оставить на автоответчике, когда Мэри наконец сняла трубку.

— Это только ты можешь сейчас звонить, засранец! — сказала она.

— Мэри, мы ведь с тобой не женаты, мы даже не встречаемся постоянно. Так что имей в виду: я не намерен меняться с тобой квартирами.

— Тебе было хорошо со мной, Пат?

— Ты мне слишком многого не сказала! — возразил Уоллингфорд.

— Ну и что? Бизнес есть бизнес.

— Понятно… — протянул он. В трубке слышался какой-то отдаленный гул — словно эхо пустоты; такой гул иногда бывает во время звонков за океан. — Полагаю, сейчас не самое удобное время просить тебя заключить со мной новый контракт? Ты что-то говорила про пять лет…

— Мы обсудим это после твоего уик-энда в Висконсине, — ответила Мэри. — По-моему, три года — срок более реальный.

— И еще… ну, как ты там говорила? Мне надо будет постепенно выбираться из кресла ведущего? Так? Ты ведь это предлагала?

— Если хочешь получить новый, продленный контракт — то да. И это единственный путь.

— Честно говоря, я не помню ни одной беременной ведущей, — заметил Уоллингфорд. — Скажи, ты видела, чтобы хоть раз новости вела беременная? Хотя, может, и получится. Ты ведь, насколько я понимаю, хочешь попробовать? И предоставить телезрителям возможность понаблюдать, как ты становишься все толще и толще? Тут же, конечно, появятся соответствующие милые комментарии и пара-тройка фотографий в профиль. Да и отпуск по беременности и родам тебе стоит взять покороче и доказать всем, что родить ребенка, работая в таком гадюшнике, для тебя не проблема. А после краткого перерыва, не больше обычного отпуска, ты опять предстанешь на экране почти такая же стройная и прекрасная, как сейчас.

После этого в трубке надолго воцарился тот трансокеанский гул — точно отзвук разделявшей их пустоты. «Все это очень похоже на наши отношения с Мэрилин», — подумал Уоллингфорд.

— Ну что, теперь я правильно понял, что «бизнес есть бизнес»? — спросил он. — Правильно?

— А ведь я тебя любила, — сказала Мэри и повесила трубку.

Уоллингфорда порадовало, что хотя бы один этап их официальных отношений остался позади. Уж теперь он что-нибудь придумает и добьется того, чтобы его уволили — причем именно тогда, когда захочет он сам! Даже если он последует плану, предложенному Мэри, уж она-то в последнюю очередь узнает, когда именно он задумал свалить. Если она беременна, то ребенка он не бросит, станет заботиться и об этом малыше — разумеется, если Мэри предоставит ему такую возможность. Но, так или иначе, одурачить его ей больше не удастся.

Ну а сам-то он кого пытается одурачить? Раз уж позволил женщине завести от тебя ребенка, так тебя непременно будут обманывать. Он ведь всегда недооценивал Мэри Шаннахан. Она сумеет придумать не одну сотню способов, чтобы обвести его вокруг пальца.

И все же Уоллингфорд начинал понимать, что изменилось за последнее время в нем самом: он больше не был уступчивым и безвольным. Возможно, он стал, хотя бы отчасти, другим, новым Патриком Уол-лингфордом. Ледяной тон Мэри Шаннахан лишь придал ему уверенности в себе: его шансы на увольнение ощутимо возросли.