Четвертая рука

Патрик очень просил начальство убрать это интервью из программы, но Эдди отчего-то решил, что подобное мнение разделяют многие женщины. (Жаль, что он не слышал ядовитых реплик, которыми обменивались сотрудницы новостной редакции! Уж они-то мнение этой придурочной феминистки отнюдь не разделяли.) Уоллингфорд, всегда неизменно вежливый во время таких интервью, на сей раз с трудом себя сдерживал, стараясь соблюсти хотя бы минимум корректности.

Говоря о молодом Кеннеди, феминистка все время поминала некое «роковое решение», словно жизнь и смерть юноши были эпизодами какого-нибудь романа.

— Они взлетели поздно, уже в темноте, над морем висел туман, а Джон-Джон еще не успел набраться опыта… — верещала она.

Все это старо, думал Патрик, с холодной улыбкой поглядывая на распоясавшуюся критикессу, которая упорно именовала покойного «Джон-Джон».

— Он стал жертвой обычного для мужчин образа мыслей, пресловутого мужского шовинизма, столь присущего клану Кеннеди. — «Так, приехали!» — сказал про себя Уоллингфорд. — Джон-Джон явно находился под воздействием избыточного выброса тестостерона. Все они такие!

— «Все они» — это кто? — не выдержал Уоллингфорд,

— Вы прекрасно понимаете, о ком я! — небрежно ответила критикесса. — Все мужчины этого клана — по линии отца Джон-Джона.

Патрик бросил взгляд на экран телесуфлера и понял, что его следующая реплика неизбежно приведет эту особу к еще более сомнительным утверждениям: например, о виновности шефов финансовой компании «Морган Стэнли», где работала Лорен Бессетт, свояченица Кеннеди-младшего. В ту «роковую пятницу», как именовала ее критикесса, шефы заставили Лорен задержаться, что и явилось одной из причин гибели самолета.

При обсуждении сценария программы Уоллингфорд возражал против буквального следования тексту телесуфлера. Так никогда не делали — это неизбежно привело бы к недоразумениям. Всего не предусмотришь, а беседа должна выглядеть достаточно непринужденной.

Но критикесса явилась в студию вместе с неким знаменитым публицистом, перед которым Эдди страшно заискивал, бог знает по каким причинам. И этот публицист потребовал, чтобы Уоллингфорд выдавал все свои вопросы точно в том виде, в каком они написаны в сценарии. Дело в том, что очернение «Морган Стэнли» было следующим пунктом программы, и предполагалось, что Уоллингфорд (с самым невинным видом) повернет беседу в нужное русло.

Однако он этого делать не стал:

— Мне неизвестно, находился ли Джон Ф. Кеннеди-младший под воздействием избыточного выброса тестостерона, — вкрадчивым тоном заметил Патрик — Вы, правда, далеко не первая говорите об этом, но я лично с Кеннеди-младшим знаком не был. Да и вы, по-моему, тоже. Зато я совершенно уверен в одном: мы настолько замусолили гибель этого молодого человека, настолько запудрили нашим зрителям мозги, что, полагаю, надо проявить хоть какое-то уважение к покойному и наконец остановиться. Пора подвести черту и двигаться дальше.

Уоллингфорд не стал ждать реакции оскорбленной критикессы. До конца передачи оставалась минута, но следом за интервью шли смонтированные материалы — длинный фрагмент, посвященный семье Кеннеди. Патрик резко оборвал интервью; произнес слова ежевечернего прощания: «Спокойной ночи, Дорис. Спокойной ночи, мой маленький Отто», — и пустил в эфир всем изрядно надоевший материал о катастрофе. Вряд ли кто-нибудь заметил небольшую накладку.

Телезрителей, смотревших программы круглосуточного новостного канала и уже уставших горевать, угостили повтором все тех же кадров скорбного телемарафона: вот прыгающая в чьих-то руках камера снимает с палубы судна, как поднимают на борт тела погибших; вот попавший сюда непонятно зачем вид церкви св. Томаса Мора; вот чьи-то похороны в море, но не Кеннеди-младшего. Последними в этом безобразном материале — а время уже поджимало! — были кадры с Джеки Кеннеди в роли любящей мамочки, которая прижимает к себе новорожденного Джона-младшего, поддерживая его под затылок, и ее большой палец кажется чуть ли не в три раза больше крохотного ушка младенца. У Джеки давно вышедшая из моды прическа, но ее жемчуга времени не подвластны, как и знакомая всем улыбка.

«Как молодо она выглядит!» — подумал Уоллингфорд. (Да ведь она и была тогда молодой — снимали-то в 1961 году!)

Когда Патрик стирал грим, в гримерную ввалился Эдди. Он был далеко не молод и, хоть упорно молодился, никак не поспевал за новым сленгом.