Мир от Гарпа

— Ну как ты? — спрашивал Гарп. — Обсох? Не накапай на мат.

— Не накапаю, — отвечал Данкен. — Я в порядке.

Более частым гостем в спортзале была Хелен, как и раньше читавшая запоем. На тренировки к Гарпу она тоже приходила с книгой. „Как будто я читаю в сауне“, — говорила она. Оторвать ее от книги мог на секунду только чей-то мощный удар или внезапный вскрик. Единственно, что всегда мешало ей здесь, — вечно запотевавшие очки.

— Неужели мы правда стареем? — спросила она как-то вечером Гарпа. Они сидели вдвоем в гостиной своего красивого дома, из окон которой в ясные вечера были хорошо видны освещенные квадраты окон изолятора имени Дженни Филдз. Перед домом начинался бесконечный, сейчас черно-зеленый газон, а дальше над входом в крыло изолятора неярко горел одинокий фонарь. В этом крыле прошло все детство Гарпа.

— Господи Иисусе, — сказал Гарп, — стареем! Да мы уже на пенсии. Проскочили средний возраст и угодили прямехонько в старость.

— Тебя это огорчает? — осторожно поинтересовалась она.

— Не очень. Как станет всерьез огорчать, придумаю что- нибудь. Может, что сделаю. По-моему, Хелен, мы с тобой здорово обошли всех на старте и заслужили хороший тайм-аут.

Спортивный жаргон Гарпа стал раздражать Хелен, хоть ей было и не привыкать к нему. Хелен Холм помнила его с детства. Гарп совсем забросил творчество, но Хелен видела, что он счастлив. Вечерами она читала, он, не отрываясь, смотрел телевизор.

Книга Гарпа приобрела довольно странную славу, даже более странную, чем ожидал Джон Вулф. И Вулфа и Гарпа смущало то, что „Мир от Бензенхейвера“ и хвалили и хулили с одинаковым рвением; он как-то сразу стал мощным орудием в руках различных политических группировок. Громкая известность его книги заставила публику, пусть не из самых лучших побуждений, обратиться к другим книгам Гарпа. Он вежливо отклонял приглашения выступить в колледжах, где его просили осветить ту или иную сторону так называемого женского вопроса, рассказать о своих отношениях с матерью, о ее работе, а также о „сексуальных ролях“ персонажей в его собственных книгах. „Разрушение искусства социологией и психоанализом“, — назвал всю эту суету Гарп. Его часто приглашали просто почитать отрывки из написанного. Изредка, особенно если Хелен хотелось побывать в том месте, он соглашался.

Гарпу было хорошо с Хелен. Он больше не изменял ей. Даже мысли об этом почти никогда не было. Встреча с Эллен Джеймс, по-видимому, вылечила его от сексуального влечения к молоденьким девушкам. Что же касается женщин возраста Хелен и старше, тут он легко справлялся с собой усилием воли. И без того слишком много похоти было у него в жизни.

Эллен Джеймс было одиннадцать, когда ее изнасиловали и отрезали язык. В девятнадцать она поселилась у Гарпов. И очень скоро стала Данкену старшей сестрой. Она вступила в общество увечных, к которому, не афишируя этого, принадлежал и Данкен. Они очень сблизились. Эллен, которой легко давались язык и литература, помогала Данкену делать уроки, он же учил ее плаванию и фотографии. Гарп оборудовал в доме темную комнату, где они часами проявляли пленки. Данкен увлеченно объяснял про освещенность, выдержку, экспозицию, а Эллен изредка прерывала его возгласами „а-а-а!“, „о-о-о!“.

Хелен купила им кинокамеру; они вместе написали сценарий и сняли фильм, где сами сыграли обе роли. Это была история о слепом принце, который почти прозрел, когда его поцеловала Золушка. Почти — потому что увидел лишь левый глаз, ведь Золушка чмокнула его только в левую щеку. Крепко поцеловать она не могла, смущалась, ведь у нее нет языка. В конце концов, несмотря ни на что, принц и Золушка поженились. История излагалась при помощи пантомимы и титров, придуманных Эллен Джеймс. „У фильма было только одно достоинство, — впоследствии писал Данкен, — он длился всего десять минут“.

Эллен Джеймс помогала Хелен ухаживать за маленькой Дженни. Они с Данкеном оказались прекрасными няньками. По воскресеньям Гарп брал Дженни с собой в спортзал, где гораздо лучше учиться ходить, говорил он: упадет — нос не разобьет. У Хелен же было свое мнение: покрытый мягкими матами пол воспитает у ребенка иллюзию, будто вся земля устлана пухом.

— А что, разве не так? — подтрунивал Гарп.

Единственно, что бередило его душу с тех пор как он перестал писать, были отношения с Робертой Малдун. Впрочем, дело было не в самой Роберте. Только после смерти Дженни Гарп узнал, как велико было ее состояние. Мать, словно для того, чтобы помучить Гарпа, назначила его своим душеприказчиком. И ему предстояло теперь распорядиться ее громадным состоянием, устроить приют для травмированных жизнью женщин в бухте Догз-хед.