Мир от Гарпа

Дженни была медсестрой и крови не боялась. Тем не менее она поежилась, ожидая столкновения с этим плотным, мокрым от пота, страдающим мальчиком, который в последнюю минуту все-таки сумел отскочить в сторону. Его тут же вырвало на товарища, который его поддерживал, причем точность траектории была удивительной. „Извини“, — промямлил он. Почти все мальчики в Стиринге были хорошо воспитаны.

Товарищ помог пострадавшему стащить с головы наушники, чтобы тот не задохнулся; забыв, что весь в блевотине, он громко крикнул в открытую дверь зала, где шли занятия вольной борьбой: „Карлайл не дотянул!“

Из открытой двери, которая манила Дженни теплом, как в разгар зимы манит теплица с тропическими растениями, донесся чистый тенор: „Карлайл! Сегодня за обедом ты брал добавку дважды! Вторая добавка пошла не впрок. Поэтому я тебе не сочувствую, Карлайл!“

Лишенный сочувствия Карлайл, шатаясь, побрел по коридору, оставляя за собой вонючий след, к дальней двери, за которой и исчез. Его товарищ — Дженни показалось, что и он лишил Карлайла сочувствия, — бросил наушники рядом с вонючей лужей на полу и тоже поспешил в раздевалку. Пошел, наверное, переодеться, подумала она.

Дженни посмотрела на дверь, ведущую в зал, глубоко вздохнула, переступила порог и, потеряв равновесие, чуть не упала. Под ногами было что-то мягкое, напоминавшее человеческую плоть: и стена, на которую она оперлась, тоже была податливой и мягкой. Дженни оказалась в комнате, пол и стены которой выложены матами, мягкими и теплыми. Здесь было душно и жарко и так сильно пахло потом, что противно было дышать.

— Закройте дверь! — приказал все тот же тенор. Потом она узнает, что борцы обожают жару и запах собственного пота, особенно когда нужно сбросить вес; они испытывают наслаждение от того, что стены и пол податливые и теплые, как бедра спящих девочек.

Дженни закрыла дверь. Даже на двери висел мат, к нему она и прислонилась, в глубине души надеясь, что кто-нибудь откроет дверь и она как бы невзначай выскочит отсюда. Обладателем чистого тенора оказался тренер. Разомлев от жары, Дженни смотрела, как он безостановочно ходит взад и вперед вдоль длинной стены зала и, щурясь, наблюдает за борьбой своих подопечных.

— Тридцать секунд! — вдруг закричал он.

Стоявшие в парах борцы мгновенно напряглись, как будто получили электрический импульс, и старались теперь бросить друг друга на пол. Дженни показалось, что они борются с отчаянным упорством насильника, стремящегося любой ценой опрокинуть свою жертву и овладеть ей.

— Пятнадцать секунд! — закричал тренер. — Кончай!

Плотно сцепившаяся пара борцов возле Дженни вдруг распалась, руки и ноги их разомкнулись, на шее и руках синели вздутые жилы. У одного мальчика вырвался сдавленный крик и брызнула слюна, когда его партнер вырвался из его объятий, и оба разлетелись в разные стороны, ткнувшись в мягкие стены.

— Время кончилось! — крикнул тренер.

Свистком он не пользовался. Борцы вдруг как-то обмякли и стали неторопливо освобождаться из объятий друг друга. Человек пять-шесть устало двинулись к двери, где стояла Дженни. Они уже думали о глотке воды и свежего воздуха, а Дженни чудилось, что все они, как только выйдут в коридор, либо вытошнят обед, либо схватятся за кровоточащие носы, а может, сделают и то и другое.

Теперь в зале остались двое — Дженни и тренер. Дженни отметила, что тренер невысок ростом, аккуратен, подтянут и собран, как сжатая пружина, и, наверное, близорук — стараясь ее разглядеть, он щурился: непривычный силуэт и белое одеяние говорили ему, что в тренировочном зале, где он учит вольной борьбе, появился кто-то чужой. Он стал шарить по стене руками, нащупывая очки, которые имел обыкновение затыкать за стенные маты на уровне глаз — здесь они были в сравнительной безопасности, даже если какой-нибудь борец отбросит противника к стене. Дженни показалось, что он одних с ней лет и что она еще не встречала его на территории школы — ни в очках, ни без очков.

Тренер был в школе человеком новым. Его звали Эрни Холм, и он все еще считал Стиринг мерзким городишком, как, впрочем, и Дженни. Он дважды был победителем на чемпионате Большой десятки в университете штата Айова, но никогда не выигрывал соревнований национального масштаба. Пятнадцать лет он работал в средних школах Айовы и один воспитывал дочь. Этот Средний Запад сидел у него в печенках, как говорил он сам: в восточные штаты Холм переехал, чтобы дать дочери „классическое образование“. Это тоже были его слова. Хелен в семье — мозговой трест, утверждал он. И к тому же унаследовала красоту матери, о чем Эрни не говорил никогда.