На игле

Мы оба любим вспоминать прошлое. Наша беседа всегда начинается с сакраментального «а помнишь…», но сегодня мы заговорили о бедняге Картошке.

В кабак заходит Флокси и подзывает меня к стойке. Он спрашивает о дряни. Я же на программе. Это безумие. Ирония состоит в том, что меня повязали за кражу книг как раз в тот момент, когда я пытался слезть. Всё из-за этого метадона, этого ебучего убийцы. После него жестокие отходняки. Там, в книжном, мне как раз стало плохо, когда этот круглорылый решил разыграть из себя героя.

Я говорю Флокси, что лечусь, и тогда он съёбывает, не говоря ни слова.

Билли замечает, что я говорил с этим чуваком, и выходит вслед за ним, но я вскакиваю и хватаю его за руку.

— Я этой швали все кости переломаю, блядь… — шипит он сквозь зубы.

— Оставь его, он нормальный, — Флокси идёт по улице, уже забыв об этом, забыв обо всём, кроме того, где бы достать дряни.

— Ёбаная шваль. Если ты водишься с такими подонками, блядь, то так тебе и надо.

Он вернулся в бар и сел за стол, но только потому, что увидел Шерон и Джун, шедших по улице.

Как только Бегби засёк Джун, он осуждающе посмотрел на неё:

— Где малой?

— У сестры, — робко сказала Джун.

Бегби отвернул от неё свой воинственный взгляд, открытый рот и застывшее лицо, чтобы переварить эту информацию и решить, как он к ней относится — хорошо, плохо или ему просто наплевать. В конце концов, он поворачивается к Томми и ласково говорит ему, какой он клёвый чувак.

Что я здесь делаю? Ёбанутая выходка излишне любопытного, отсталого ублюдка Билли. Шерон, которая смотрит на меня так, будто у меня две головы. Мамаша, пьяная и развязная, Дохлый… сука. Картошка в тюряге. Метти в больнице, и никто его не проведает, никто о нём даже не вспомнит, будто его никогда и не было. Бегби… пялится, падло, а Джун похожа на груду раздавленных костей в этом ужасном пуховике, который только подчёркивает её угловатую бесформенность.

Я иду в парашу и, когда кончаю ссать, понимаю, что не смогу вернуться в это дерьмо. Я линяю через «чёрный» ход. До того момента, когда я смогу получить очередной дозняк, осталось четырнадцать часов пятнадцать минут. Наркомания, финансируемая государством: метадон, заменяющий дрянь, тошнотворные колёса, по три в день, вместо укола. Я знаю, что большинство торчков, проходящих программу, глотают все три колеса за раз, а потом идут добывать наркоту. Мне осталось ждать до утра завтрашнего дня. Но я не могу ждать так долго. Я поеду к Джонни Свону за ОДНОЙ дозой, ОДНОЙ-ЕДИНСТВЕННОЙ ЁБАНОЙ ДОЗОЙ, чтоб хоть как-то скрасить этот длинный, тяжёлый день.

Торчковая дилемма № 66

Нужно двигаться: но это необязательно. Я могу двигаться. Я делал это раньше. Согласно определению, мы, люди, — движущаяся материя. Но зачем двигаться, если всё, что тебе нужно, у тебя под рукой? Однако скоро мне всё же придётся двигаться. Я начну двигаться, когда мне станет достаточно плохо; я ведь знаю это по опыту. Но я не могу себе представить, что когда-нибудь мне станет настолько плохо, что я захочу двигаться. Это пугает меня, потому что скоро мне нужно будет двигаться.

И я наверняка сумею сдвинуться с места, это уж точно, блядь.

Дохлые псы

Ах… враг обошралша, как сказал бы старина Бонд, а какой видок у этого ёбаного мудачка! Бритая голова, зелёная кожаная куртка, семимильные «доктор-мартенсы». Архетипический пиздюк; а сзади плетётся верный брехун. Питбуль, пидор-буль, пидор-терьер… ёбаный ряд когтей на каждой из четырёх лап. Ой-ой-ой, ссыт под деревцом. Сюда, малыш, сюда.

Классно, когда окна выходят в парк. Беру эту тварь под телескопический прицел; может, мне это только кажется, но, по-моему, он чуточку расфокусировался и сдвинулся вправо. Но Саймон — отличный стрелок и сможет подкорректировать эту неисправность своей надёжной техники — старенького духового ружья 22-го калибра. Я перевожу дуло на бритоголового и целюсь ему в лицо. Потом прогуливаюсь по всему телу, вверх-вниз, вверх-вниз… успокойся, крошка… попробуй ещё раз… никто ещё не уделял этому ублюдку столько внимания, столько заботы, столько… не побоюсь этого слова, любви. Какое превосходное ощущение — знать, что можешь причинить такую боль, не выходя из гостиной. Жовите меня нежримым убийцей, мишш Дешёвка.

Но я охочусь за питбулем; я хочу, чтобы он набросился на своего хозяина, хочу разрушить трогательные отношения между человеком и животным, отстрелив последнему яички. Надеюсь, что у этого пидорбуля яйца побольше, чем у того тупого ротвейлера, которого я подстрелил намедни. Я попал этому здоровиле прямо в морду, и что же вы думаете, жалкий ублюдок набросился на своего шибанутого хозяина в пуховике? Думаете, он «загрыз» его, как сказали бы Вера и Айви из «Улицы коронации»? Как бы не так, он всего-навсего заскулил.