Дикая роза

— Входите, Феликс, пойдем в гостиную. Вот хорошо, что приехали. Рефлектор включить? По вечерам становится холодно. У меня есть для вас бренди, надеюсь, такое, как вы любите. А обедать правда не хотите?

Феликс, пригнувшись, вошел в дверь. Ей подумалось, до чего же он респектабельный — темный костюм, безукоризненно свежая рубашка с узким галстуком. Сама она даже в своем лучшем летнем платье почувствовала себя перед ним замарашкой. И улыбнулась этой мысли.

Феликс с благодарностью принял и рефлектор, и бренди, подтвердил, что уже пообедал, и ответил на вопросы о здоровье Милдред. После этого они замолчали.

Они сидели в креслах по обе стороны большого камина, в котором для рефлектора было чересчур много места. Чувствуя, что Феликс на неё смотрит, Энн старалась поскорее придумать, что бы сказать. Ее вдруг поразило, что она сидит здесь так поздно наедине с Феликсом, поразило, и обрадовало, и встревожило. Потом она с ужасом почувствовала, что вот-вот заплачет, и быстро сказала первое, что пришло в голову:

— Не комната, а сарай какой-то. Никак не приведу все в порядок. Только запускаю больше и больше. Я ещё и каталоги не отослала.

— Чем я мог бы вам помочь? Может быть, вы засадите меня за каталоги?

— Ну что вы! Там и работы-то всего на несколько часов. Просто я ужасно устала.

— Да, вид у вас усталый. Вам нужно отдохнуть. Поедемте со мной в Грецию?

Этого Энн не ожидала. Мгновенно перед глазами возникло видение — они с Феликсом мчатся на юг в темно-синем «мерседесе». И тут же её охватило странное, незнакомое чувство, и она ответила испуганно и громко:

— Нет, об этом и думать нечего.

— Ну как хотите. — Феликс понюхал бренди в своем стакане и сказал: — От Рэндла ничего не получали? Надеюсь, вы не сочтете мой вопрос нескромным?

— Нет. — Она пристально смотрела на рефлектор. Почему-то в присутствии Феликса ей было ужасно себя жалко.

— Простите, что я так ворвался к вам на прошлой неделе, — сказал Феликс. — Потом-то я сообразил, как это было неуместно. Но мне стало невтерпеж сидеть в Сетон-Блейзе и ждать.

— А я ведь и не знала, что вы там, — сказала Энн. — Приехали бы раньше.

Феликс наклонил голову, заглянул в свой стакан и пробормотал что-то вроде «не уверен, хотите ли вы меня видеть».

— Вы же знаете, я вам всегда рада. — Слова эти, хоть и соответствовали истине, прозвучали безразлично и лживо. Не то она сказала, что нужно. Представляется, будто не знает того, что отлично знает. Говорит так, точно он старый друг, и ничего больше. А разве он не просто старый друг? Энн запуталась. Она поймала себя на мысли, что от одной только усталости и душевной пустоты может в этом разговоре что-то убить, и вспомнились жестокие упреки Рэндла — убиваешь веселость и искренность, глушишь всякую жизнь. Дух отрицания, вечные «нет». Но сейчас-то разве это важно?

— Простите меня, Энн, — сказал Феликс, выпрямляясь в кресле, — вы дадите Рэндлу развод, если он попросит?

Энн глотнула воздуху. Она не была готова к этому прямому вопросу. Но сразу приободрилась.

— Он уже просит, и, если будет просить достаточно долго, наверно, я соглашусь. А пока я в этом смысле ничего не буду предпринимать.

— Вы думаете, он вернется?

На Энн пахнуло смертельным холодом. Ей хотелось разрыдаться, хотелось крикнуть: «Не знаю, мне все равно!» Сдержавшись, она сказала сухо:

— Право, не могу сказать, Феликс, понятия не имею. — И невольно повторила злым, измученным тоном: — Понятия не имею. Понятия не имею.

— Да-да. Простите. — Феликс, казалось, был обескуражен.

— Это вы простите, — сказала она. — Я сегодня черт знает в каком состоянии, не гожусь для человеческого общества. Пожалуй, вам лучше уехать, Феликс. — Непонятно, почему она так нервничает, так злится. Ведь ей вовсе не хочется, чтобы он уехал.

— Позвольте мне побыть ещё немножко, — сказал он мягко.

Энн ответила усталым жестом и опять устремила взгляд на рефлектор. Странное какое-то ощущение во всем теле.

— Надеюсь, я вас тогда не… оскорбил? — спросил он вдруг.

— Нет. Когда?

— Когда я… — Он осекся.

Она бросила на него быстрый взгляд.

— Нет-нет, конечно, нет. — Она подумала: не надо терять голову. Что-то сейчас случится, вот сейчас, сейчас…

— Ах, Энн, — сказал он и поставил стакан на пол. Это было признание в любви.

На секунду Энн окаменела. Потом повернулась к нему, и взгляды их встретились. Такие взгляды — глаза в глаза — многое решают, и Энн, даже не успев увидеть барьера, перемахнула через него и понеслась дальше. Отныне все между ними будет по-иному.