Зеленые тени, Белый Кит

— Да, да, правильно, — сладко зачирикали все пятеро.

На улице сверкнула вспышка, раздался гром и шум приближающегося дождя, наклевывался снегопад.

Удовлетворенный, Финн кивнул:

— Прислушивается же иногда Господь.

Остальные громогласно добавили:

— Дождя будет по горло… сколько угодно… приготовьтесь к заплыву.

Снелл-Оркни продолжал:

— По всему свету мы преследуем лето по пятам. Живем в теплые, жаркие, знойные месяцы на Ямайке, в Нассау.

— В Порт-о-Пренсе, — сказал один из братцев.

— В Калькутте, — сказал второй.

— На Мадагаскаре и на Бали, — сказал третий.

— Во Флоренции, Риме и Таормине! — сказал четвертый.

— Но наконец вчера мы услышали в новостях, что в этом году в Дублине ожидается невиданное количество снега. Где еще, сказали мы, вероятнее всего увидеть снег? Мы сами не знали толком, чего ищем, но нашли это в парке Святого Стефана.

— Нечто таинственное? — воскликнул Нолан, потом хлопнул себя по лбу. — То есть…

— Ваш друг вам расскажет, — сказал худощавый.

— Наш друг? Вы имеете в виду… Гэррити?

Все посмотрели на Гэррити.

— Об этом я и хотел рассказать, — сказал Гэррити, — когда сюда вломился. Они были в парке, стояли и… смотрели, как опадают осенние листья, потому что деревья обледенели!

— И это все? — вскричал в отчаянии Нолан.

— В тот миг этого было вполне достаточно, — сказал Снелл-Оркни.

— Неужели в парке Святого Стефана еще остались листья? — спросил Тималти. — А снег есть на деревьях?

Никто, оказывается, не знал. Мы все стояли не шелохнувшись.

— Черт, — оцепенело сказал Тималти, — лет двадцать прошло с тех пор, как я заглядывался на это.

— Двадцать пять, в моем случае, — сказал Гэррити.

— Тридцать! — признался Нолан.

— Самое невероятное сокровище на свете, — сказал Снелл-Оркни. — Несколько пунцовых, янтарных, алых, багровых мазков. Память о былом, отголоски прошлого лета, каким-то образом зацепившиеся за веточки. А сами деревья! Ветви, ветки, одетые в ледяной панцирь, скованные морозом, отягченные снегом, уносимым прочь шелестящими шлейфами! Вот это да!

Все были околдованы.

— А-а… да… разумеется… так и есть… — бормотали они.

— Знает, что говорит, — прошептал Нолан.

— Угощаю всех, — сказал вдруг Снелл-Оркни.

— Какой проницательный! — сказал Тималти.

Подали выпивку, осушили стаканы.

— А где же находятся эти деревья? — воскликнул Нолан.

— Да… действительно! — заговорили все.

И не прошло десяти минут, как мы все вместе оказались в парке.

Ну и, как сказал Тималти, видели вы когда-нибудь столько листьев в одной кроне, сколько на первом же дереве сразу за оградой парка? «Нет!» — закричали все. А как вам второе дерево? На нем не столько листьев, сколько ледяной коросты, инея и снега, которые прямо на глазах откалываются и опадают на головы людей. И чем дольше они смотрели, тем больше осознавали, что это чудо. Нолан, бродя по парку, так запрокинул голову, что споткнулся и упал. Двое-трое его приятелей поспешили ему на помощь. Раздавался хор восхищенных голосов и вдохновенных возгласов, ведь, если им не изменяет память, на этих деревьях никогда не было ни листьев, ни снега, а теперь есть! А если они и были, то бесцветные, или если был цвет, то так давно… «А, какого черта, — сказали все, помалкивайте и смотрите!»

За этим занятием и провели остаток дня Нолан, Тималти, Келли, Гэррити, Снелл-Оркни с друзьями и я. Ибо осень убрала свои развешанные флаги, а зима вступила в свои права, чтобы укутать парк белым по белому. Здесь и нашел нас отец Лири.

Но прежде чем он смог что-либо сказать, трое посланцев лета попросили его их исповедовать.

И вот уже священник с мученическим выражением лица повел Снелла-Оркни с друзьями полюбоваться витражами в церкви, тем, как зодчий сложил апсиду, и церковь им так понравилась, что они начали наперебой громко расхваливать ее, и отцу Лири пришлось пропустить кое-какие молитвы и срезать углы, чтобы прийти к окончанию церемонии кратчайшим путем.

Но венцом всему дню стал вопрос, заданный в пабе одним из юных-пожилых мальчиков-мужей: что спеть — «Матушку Макри» или «Моего дружка»?

Начали спорить, потом проголосовали, объявили результаты и решили: пусть — споет и то и другое.

У него, по общему признанию, был дивный голос, и глаза у всех заблестели, и навернулись слезы. Сладостный, высокий, прозрачный голос.