Вселенная неудачников

– Да вы просто Цицерон, сержант, – сказал я.

Он даже не улыбнулся в ответ.

– Я ходил на призывной пункт, – сказал я Бивису.

– Ну и дурак.

– Не у каждого социка есть дядюшка-контрабандист с собственным космическим кораблем.

– Тут хорошо, – сказал Бивис. – Спокойно. Тут не стреляют.

– Ага. А еще тут не живут.

– Я не сомневаюсь, что на Земле ты существовал в более комфортных условиях, но, поверь мне, по сравнению с тем, что творится на некоторых мирах Альянса, и тут вполне неплохо.

– А я не об уровне комфорта сейчас говорю.

– Понимаю, – сказал Бивис, переворачиваясь на левый бок. – Высокие идеи, поиски смысла, предназначения и все такое… Смысла нет, Алекс. Предназначения тоже нет. Каждый барахтается, как может.

– В таком случае я предпочел бы барахтаться в каком-то другом месте, – сказал я.

– Ну и дурак, – повторил Бивис. – Знаешь, чем хорошо барахтаться именно здесь? Возможность утонуть здесь куда меньше, чем в любом другом месте исследованного космоса.

– Еще скажи, что ты откажешься от наследства и предпочтешь торчать тут до пятидесяти лет.

– Не откажусь. Но я стану владельцем космического корабля, я буду свободен и никому ничего не должен. А продав корабль, я смогу поселиться почти на любой планете и наслаждаться всеми радостями жизни. Ты же собираешься в места, где радостей жизни никаких нет, зато есть реальная возможность отправиться на тот свет куда раньше, чем в пятьдесят. Я вижу между нашими с тобой перспективами принципиальную разницу, знаешь ли.

– Ты на моем месте остался бы здесь?

– Конечно. Перспектива прожить еще несколько десятилетий в безопасности, не взваливая на свои плечи никакой ответственности, ничем не рискуя… Да если вдуматься, то Вселенная неудачников – это просто рай.

– Рай для растений, – сказал я.

В своем последнем заявлении Бивис ушел очень далеко от прежней риторики, в которой живописал все ужасы нахождения здесь.

– О, похоже, на призывном пункте на тебя вылили целый поток пропаганды, – сказал Бивис. – Я как-то ходил туда от нечего делать. Социки – это недолюди и все такое, да?

– Типа того. – Значит, в своих догадках относительно речи сержанта я оказался не так уж далек от истины. – Но разве это неправда?

– Правда в том, что Вселенная бесконечна, галактика – просто очень велика, а жизнь отдельно взятого человека – довольно короткий отрезок времени, набитый социальным неравенством и прочей несправедливостью, – сказал Бивис.

– Это сейчас к чему?

– К тому, что все познается в сравнении, – сказал Бивис. – Здешние условия покажутся тебе раем после недели в учебном лагере, и ты сто раз пожалеешь, что покинул сии безопасные стены, променяв их непонятно на что.

– На перспективы, – сказал я.

Бивис презрительно хмыкнул, потом вдруг сел на своем лежбище и одарил меня внимательным взглядом.

– Ты уже подписал контракт, да?

– Да. А чего время терять?

– И когда отбываешь?

– Через неделю.

– Понятно, – сказал Бивис. – Но сейчас ты уже не уверен, что поступил правильно, поэтому пытаешься проговорить ситуацию вслух. Ты ведь не меня сейчас пытаешься убедить, не так ли? Ты все это говоришь только себе.

– Может быть, – признал я.

– Тогда уволь меня от этого разговора. – Бивис снова лег и повернулся лицом к стене, явно давая понять, что аудиенция закончена.

И в этот момент я понял, что был прав.

Из этого «райского» местечка надо валить, и валить как можно раньше. Потому что если я задержусь здесь на пару лет, то стану таким же, как Бивис.

Циничным, скучающим и очень разговорчивым растением, разбирающимся в политической ситуации лучше профессиональных аналитиков, способным рассуждать на любые темы и читать лекции новичкам, но не желающим ничего делать. Ибо жизнь без ответственности – это такая штука, к которой очень легко привыкнуть.

Жизнь, в которой ты не отвечаешь даже за самого себя… Растение и есть. Посадили в горшок, пусть не очень комфортный, но к этому можно привыкнуть, поливают, подкармливают почву… А тебе и делать-то ничего не надо. Да и нечего тут делать.

Можно вволю философствовать, рассуждать об отсутствии в жизни смысла и предназначения, оправдывая тем самым свое сегодняшнее положение. Наверное, к пятидесяти годам социку становится окончательно наплевать на все, и смерть он воспринимает как освобождение.

И ведь миллионы людей так живут. Может ли существовать оправдание лучше этого?