Мост

— Да без проблем, приятель. Если помощь понадобится, стукни. Завтра у меня выходной.

— Спасибо. Вы очень добры, мистер Линч. Всего наилучшего.

— Ага. Покеда.

До «Дисси Питтона» я добираюсь позже, чем рассчитывал, и ноги все сбиты. Надо было соглашаться, когда мистер Линч предлагал деньги, — доехал бы поездом. Поразительно, как мало удовольствия доставляет ходьба, когда перестает быть развлечением, а становится необходимостью. Смущает меня также и спецовка, — по-моему, она полностью обезличивает человека. Все же я иду, высоко подняв голову и расправив плечи, как будто на мне лучшие костюм и пальто из моего гардероба, и, по-моему, в свое отсутствие трость куда заметней, чем когда я ею помахивал на самом деле.

Однако на швейцара возле «Дисси Питтона» это не производит впечатления.

— Вы что, не узнаете меня? Да я же здесь чуть ли не каждый вечер бывал. Я мистер Орр. Взгляните.

Я сую ему под нос пластмассовый браслет. Швейцар не смотрит; он вроде стесняется, что должен разбираться со мной и в то же время приветствовать посетителей, отворять им дверь.

— Слышь, катился бы ты, а?

— Вы меня не узнали? Да в лицо посмотрите, далась вам эта чертова спецовка. Ну хоть передайте мистеру Бруку, пусть выйдет сюда. Он еще здесь? Ну Брук, инженер. Маленький такой, чернявый, сутулый…

Швейцар выше меня и шире в плечах. Если б дело обстояло иначе, я бы рискнул прорваться.

— Или ты сейчас же свалишь, или тебе очень не поздоровится, — говорит детина. И оглядывает широкий коридор перед баром, словно кого-то ищет.

— Да я же еще вчера здесь был! Помните? Это я вернул Бучу шляпу. Вы не могли этого не запомнить. Вы держали шляпу у него перед носом, а он туда наблевал.

Швейцар улыбается, дотрагивается до фуражки, пропускает в бар незнакомую мне пару.

— Вот что, приятель, я две недели пробыл в отпуске и только сегодня на работу вышел. Или сейчас же исчезнешь, или очень пожалеешь.

— А… понимаю. Простите. Но все-таки можно попросить вас о пустяковой услуге? Я напишу записку, а вы…

Договорить не удается. Швейцар еще раз оглядывается, убеждается, что в коридоре, кроме нас, никого, и дает мне под дых тяжеленным кулаком в перчатке. От парализующей боли я складываюсь пополам, и он вторым кулаком бьет мне в челюсть, отчего голова едва не слетает с плеч. Я отшатываюсь, обезумев от боли, и третий удар приходится в глаз.

Уже почти без чувств, я врезаюсь в дверные филенки. Меня поднимают за шиворот и штаны, несут и вышвыривают в дверь — на свежий, холодный воздух. Мешком валюсь на голый металлический настил. Еще два тяжелых удара ловлю уже боком, это, похоже, пинки.

Лязгает дверь. Дует ветер.

Я как упал, так и лежу. Просто не могу пошевелиться. В животе растет ужасная пульсирующая боль. Я даже не вижу (наверное, глаза кровью залиты), куда выблевываю пирожок с рыбой и водоросли.

Я лежу на смятой постели. В комнате надо мной спорят мужчина и женщина. Меня скрутили боль, тошнота и голод. Болят голова, зубы, челюстные кости, правый глаз, висок, живот и бок, это сущая симфония муки. В ней почти утонул назойливый шепоток, эхо старой раны, круглая боль в груди.

Я чист. Как сумел, вымыл рот и приложил платок к рассеченной брови. Плохо представляю, как мне сюда удалось дойти или доползти, но я это сделал, в болезненном отупении, как в подпитии.

В койке неудобно, но не стоя же встречать бесконечные волны боли, которые набегают на меня, как на истерзанный берег.

Уже глубокой ночью наконец уплываю в сон. Но уплываю не по тихим водам, а по океану горящей нефти. Пытки яви, которые бодрствующий рассудок мог бы хоть попытаться поместить в контекст — заглядывая в будущее, в котором боль утихнет, — сменяются мучительным полусознательным трансом, и в этом трансе маленькие, рудиментарные, глубинные круги разума лишь машинально фиксируют вопли обжигаемых болью нервов; и плачь не плачь, а утешать некому.

Глава третья

Я не знаю, как давно здесь нахожусь. Давно. Я не знаю, где я нахожусь. Где-то далеко. Я не знаю, по какой причине здесь нахожусь. Должно быть, в чем-то перед кем-то провинился. Я не знаю, долго ли еще здесь пробуду. Долго.

Этот мост невелик, но ему нет конца. До берега совсем близко, но мне туда не добраться вовек. Я иду, но не схожу с места. Медленно ли, быстро ли, бегом ли, ползком ли, прямо или зигзагом, с низкого старта или замирая столбом — толку никакого.