— Клювик. — Светлана Александровна сложила пальцы на воображаемой ручке и пошевелила указательным пальцем, изображая клювик. — А Вася держит тремя пальцами. Вот так, — учительница показала как, — это не клювик.
— Хорошо. Буду поправлять. Спасибо. А вообще он как?
— Ничего не могу сказать. Не лучше, не хуже других.
В тетрадке для прописей было написано «Старайся!» с восклицательным знаком. А обещали писать только «молодец» и «хорошо». Было обидно. Мы старались. Нужно было написать «заборчик» по образцу. «Заборчик» вышел кривенький — я как раз Васе ручку в плечо направляла, вот у него он и уехал. Зато ниже мы исправились. Написали эти палочки еще раз. Красиво. Вася не хотел еще раз писать, а я ему сказала, что учительница увидит и обрадуется, что он исправился. Она то ли не обратила внимания, то ли не обрадовалась.
— Что делали в школе? — спрашиваю я его каждый день.
— Ничего, — отвечает сын.
— Совсем ничего?
— Надоело раскрашивать. Все время раскрашиваем.
Открыла портфель. Ну ничего не меняется. Все — тетради, пенал, мешок со сменкой — в яблоке. Давали на завтрак. Вася откусил и бросил огрызок в портфель. Судя по яблоку, на портфеле он сидел, лежал и, наверное, стоял. Оттирала тетради. Просила больше не класть огрызки в вещи.
На следующий день та же картина. Только тетради не в яблоке, а в сливе. Мыла портфель.
— Вася, я же тебя просила…
— Ты про яблоко просила, а это слива, — сказал сын.
Хорошо, что им не нужно класть с собой бутерброды. Мне мама давала в школу. С сервелатом. Запах держится еще неделю. Пятно на тетрадке остается на год. Самое интересное, что я эту колбасу ненавидела и ни разу за все время бутерброд не съела. Но кому я скармливала колбасу — не помню. Светлана Александровна сказала, что еду давать, конечно, можно, но лучше не надо. Они друг у друга откусывают.
Васю из школы я не встречала. Пошла няня.
— Ну как? — спросила я ее.
— Все нормально, — ответила няня.
— Нас не ругали?
— Нет, других мам ругали. За то, что карандаши не поточены и тетради они забыли.
— Мамы забыли?
— Нет, дети.
— Понятно.
— А еще сказали, что с детьми будет беседовать психолог и каждую маму вызовут и дадут рекомендации по воспитанию. Попозже. Когда составят на каждого ребенка план.
Я думаю, может, не ходить больше в школу? А няня пусть скажет психологу, что у меня температура. Или я на работе. Ведь могу же я быть на работе с температурой? Могу.
— Вась, а что у вас психолог спрашивал? — спросила я сына.
— Не помню.
— Совсем не помнишь?
— Ну, так.
— А ты ей что говорил?
— Ничего. Молчал.
— Почему?
— Потому что вопросы были неинтересные.
— Надеюсь, ты психологу этого не сказал?
— Она что, сама не понимает?
Могу себе представить, что она подумала. Аутизм, к психологу не ходи.
14 сентября Сдаем деньги и пишем на партах
Васю забирала няня, поэтому я временно выпала из школьной жизни. Но позвонила родительница и сказала, что опять нужно сдать деньги. На уборщицу и на ремонт.
— А мы уже сдавали. Пять тысяч, — сказала я.
— Еще по пять надо. Будем еще рекреацию ремонтировать, — сказала родительница.
Я, конечно, обзвонила всех — мужа, маму.
— В классе двадцать пять человек. Даже если двадцать сдали по пять тысяч, то уже получается сто. Куда еще? — возмущалась я.
— Ты что, не будешь сдавать? — спросила мама.
— Не знаю. Но ведь нужно спросить, куда дели деньги?
— Лучше не связывайся. Там найдется кто-нибудь, кто спросит. А Васе еще в этом классе учиться.
Пошла сдавать деньги. Активистка родительского комитета стояла и разговаривала с мужчиной в костюме.
— Так сколько нужно сдать, я так и не понял? — спрашивал мужчина.
— По пять плюс семьсот на уборщицу и еще пять, — отвечала она.
— Так пять или десять?
— Пять или десять. Просто некоторые родители сдали по десять. А одна электрика стоила сорок. Кто может, тот сдает.
— Хорошо, каждый по пять умножить на двадцать пять, а остальные деньги? — пытался подсчитать папа.
— Канцтовары, подарки и цветы учителям на День учителя, вот тут у нас все записано. — Активистка показала ему тетрадку с записями.
— Так, вот вам пять тысяч, — сказал мужчина.