Дневник мамы первоклассника

— Я буду звонить! Будем убирать класс после ремонта! — крикнула активистка. — Не расслабляйтесь!

16 октября Ниже плинтуса, Ожегов — форевер

Делали домашнее задание. Рисунок в книге — посередине корова, а вокруг изображения продуктов — молоко, ряженка, кефир… Нужно найти тот, который к корове не имеет отношения. Ну, с хлебом мы определились быстро. Еще там был нарисован какой-то продукт, одинаково похожий и на колбасу, и на сыр. Мы с Васей спорили, что это такое.

— Это кирпич, на который птичка накакала, — предположил Вася.

— Но даже если это сыр или колбаса, то все равно их из коровы делают, — рассуждала я.

— Как это?

— Ну, сыр делается из молока, а молоко дает корова…

— Нет, я про колбасу спрашиваю.

И что я должна делать? Рассказывать про то, как делают колбасу на заводе? И из чего именно? Про кишки, внутренности и туалетную бумагу для вкуса? Это у моей мамы была такая присказка про колбасу за два двадцать — что ее из туалетной бумаги делают.

— А это что? — ткнул пальцем в рисунок ребенок.

На рисунке была нарисована отбивная. Такая сочная, с жирком, на косточке. Разговора об убийстве животного было не избежать.

— Я больше не буду есть корову, — заявил Василий, — а я ее, кстати, ел когда-нибудь?

— Ел.

— И как она мне? По вкусу?

— Вроде бы да.

— Больше не буду. Никогда, — категорично сказал ребенок, вставший на путь вегетарианства.

На обед я как раз запекла ему телятину.

— Это кто? — спросил сын, увидев жаркое.

— Это не кто, а что. Жаркое, — пыталась увильнуть от прямого ответа я.

— А кем оно раньше было?

— Телятиной.

Вася кивнул и поел. Телятина у него не корова.

Сели делать русский язык. Надо было придумать предложения к схемам. «Наступила осень», — придумала я, а Вася записал.

— Идет моросящий дождик, — сочиняла я, глядя в окно. — Небо стало серым. Деревья роняют листья, как слезки. Природа плачет, не желая расставаться с теплом и светом. И люди плачут. Потому что без света и тепла жизнь умирает.

— Мама, я сейчас тоже заплачу, как природа, — сказал сын.

— Васенька, не плачь, весной ведь опять будет тепло. Потекут ручьи, появятся листочки.

— Я не от этого, — буркнул он, — я не могу столько написать. Это долго. Как раз к весне и закончу.

— Ладно, давай напишем: «Падают желтые листья», — предложила я.

— У всех мамы — мамы, а у меня — писссательница, — бурчал сын, выводя слово «падают».

Я посмотрела в тетрадь. Вася написал «жолтые».

— Вася, после «ж» буква «ё», — сказала я.

— А ты откуда знаешь?

— От верблюда. Знаю и все. Правила такие.

— Много ты знаешь… Ты же не учительница. Только учительница все знает, — обиделся сын.

— Все знать невозможно.

— Вот я и говорю. Ты не можешь знать все. Ты знаешь, как суп варить, как еще что-то там делать, а как слова пишутся, нам Светлана Александровна говорит. Не буду исправлять.

— Будет ошибка. Исправь.

— Не исправлю. Жолтые, там «о» слышится.

— А пишется «ё».

— Нет.

— Ладно. — Я глубоко вдохнула и выдохнула. — Книжке ты поверишь?

— Поверю, — согласился сын.

Я полезла в шкаф и достала словарь Ожегова. Толстенный. Бухнула его на стол. Нашла слово. Показала.

— Ну что? Поверил?

— А здесь все слова есть? — с ужасом спросил Вася, глядя на книгу.

— Почти. Но не все.

— Мама, а может, я буду китайский учить вместо русского?

— Ага, там вообще иероглифы. Их не писать, а рисовать надо.

— А Светлана Александровна знает, что слов так много?

— Думаю, догадывается.

— Сколько же ей учиться пришлось?

— Я, между прочим, тоже долго училась.

— Но ты же не все знаешь, а Светлана Александровна — все.

Аа-а-а. Это кошмар какой-то. Авторитет матери ниже плинтуса.

Еще я боюсь, что Василия постигнет такое же разочарование, как и меня классе в шестом. Я тоже свято верила печатному слову, точнее, в печатное слово. В книге же не могут написать неправильно. И когда впервые заметила опечатку, то долго считала, что меня обманули, как маленькую. Книги, оказывается, пишут люди… Примерно тогда же учитель для меня перестал быть учителем, а стал просто человеком.

У нас был историк. Кондратьев. Его почему-то все по фамилии называли. Он вел то ли обществоведение, то ли еще что-то. Бывший юрист. Именно он научил меня отличать состояние аффекта от состояния алкогольного опьянения. Мы на уроке разыгрывали судебные процессы — с прокурором, адвокатом, свидетелями… Помню, что я была адвокатом женщины, убившей мужа. Процесс я проиграла. Я думала, что состояние алкогольного опьянения, в котором находилась условная обвиняемая, смягчает вину. А Кондратьев… Тогда-то он и рассказал мне, как можно было выиграть. Доказать состояние аффекта.