Дневник мамы первоклассника

— А Настя и Вася — лучшие ученики? — спросила обиженно мама-отличница.

— Не знаю, — ответила я. — А что?

— Рядом с учительницей всегда ставили фото лучших в классе. На моих фотографиях я всегда в первом ряду.

— Я не знала такой традиции.

— Ну, может быть, сейчас все изменилось…

— А я тоже помню свое фото, — сказала мама-активистка, на удивление спокойная, тихая и медлительная, — я так о большом банте мечтала и хвостике. И чтобы бант — на макушке. Огромный, как корона! А мама мне заплетала косу и завязывала атласную ленту. Как я ненавидела эту ленту!

— Да, а помните, тогда готовых бантов не было! — воскликнула мама-отличница. — Из ленты на нитку надо было собирать! Ой, сколько я тогда их нашила! Если лента длинная — то и бант большой.

— Как я плакала от этой фотографии! — продолжала вспоминать мама-активистка. — Я была в очках, таких, в жуткой оправе… Хорошо еще, что они блики давали — фотограф мучился, мучился и велел их снять. Как же я была счастлива! Но фотография все равно ужасной получилась. Фартук белый, я сама — бледная блондинка. Фото — черно-белое. Ужас!

— Оля, что ты там попой пол вытираешь! В белых колготках! — запричитала бабушка.

— Ой, а помните наши колготки? — встрепенулась активистка. — Это же ужас. Все время сползали.

— Да-да, — подхватила мама-отличница, — и в зацепках. Как сядешь на стул, обязательно за гвоздь зацепишься. Так и ходишь с ниткой. У меня были коричневые, зеленые и бордовые.

— А у меня красных десять пар на год, — сказала активистка, — другого цвета в магазине не было.

— А зимой — шерстяные, — охнула от воспоминания мама-хорошистка, — чесались ужасно!

— Точно! Точно! И у меня такие же были!

— А помните, помните баранки? — подхватила еще одна мама.

Детей отвели завтракать, а мы, родительницы, сидели на партах дружной кучкой и, перебивая друг друга, делились общими воспоминаниями.

— Какие баранки? — не поняла активистка.

— Ну, баранки… Косу заплетаешь и в баранку. Или две баранки, когда мама на работу не спешит…

— У меня это кольцо называлось. Два кольца над ушами.

— Красиво же. А моей не нравится. Говорит, так не ходят.

— Да, помню, я просила маму не отстригать косу, чтобы баранка большая получилась!

— Ой, а я застревала всегда в платье, когда надо было на физру переодеваться. Стягиваешь через голову и застреваешь бантом и кольцами, пока учительница не вытащит!

— И я тоже застревала!

— А у мальчишек всегда брюки короткие были! По щиколотку!

— Конечно, их же на несколько лет покупали.

Пора было расходиться, но никто не спешил. Мамы обменивались телефонами, которыми не обменялись в течение года. Никто не скандалил, не ругался. Все обнимались, целовали и тискали чужих, подвернувшихся под руку детей. Дети носились по классу, валялись на полу, Антон обнимался с Машей, Вася пытался поцеловать Настю и Лизу одновременно, Илья тянул Лизу за руку, чтобы тоже поцеловать.

— Ой, она у вас такая красотка! — доносилось с разных концов класса.

— А у вас такая молодец!

— Мальчик такой замечательный. Он мне сразу понравился!

— А ваш такой самостоятельный!

— Да не переживайте вы из-за этих контрольных! Их еще столько будет! Она же умничка!

— Давайте поблагодарим Светлану Александровну! — предложила активистка.

Мы хлопали в ладоши, кричали «спасибо!» и все дружно хотели ее обнять и расцеловать. Потом опять аплодировали и кричали «Поздравляем!», выяснив, что у Илюши день рождения.

Дружной гурьбой вывалились из класса. В школе вкусно пахло пирожками.

— Пирожки, как в детстве, — сказала я.

— Идите скорее, их в это время из печки достают, — посоветовала активистка, — берите с капустой.

Я и еще несколько мам побежали в столовую за пирожками. Набрали и с капустой, и с картошкой, и сладких. Выходили из школы, прощаясь с набитым ртом: «До швиданья, ушачи». Пирожки были теплые, мы ели их по дороге домой. Смеялись, шлепая повидло на грудь…