Механизм жизни

– Не может быть, – строго заявил Переговорщик. Однако в глазах его мелькнула искорка интереса, гоня уныние. – Вы ошиблись. Адольф Франц Фридрих фон Книгге умер в 1796 году. Полагаю, кто-то мистифировал вас, выдавая себя за покойника.

– Тогда полковник Эрстед тоже ошибается. А уж он-то отлично знает фон Книгге! Говорю вам: барон жив! И весьма деятелен. Кстати, это он инициировал у меня способность к путешествиям во времени. Не знаю уж, благодарить его или проклинать.

– Активация вторичного ретранслятора? Да, он способен… Вы точно уверены, что это фон Книгге?!

Переговорщик снова оказался на ногах. Таким возбужденным он не был даже во время рассказа о проекте.

– Абсолютно. Совсем недавно мы оба находились в России. Правда, не встретились, о чем я ничуть не жалею.

– Если фон Книгге жив… если вы с ним увидитесь…

– Надеюсь, что нет.

– …передайте ему! Обязательно передайте, прошу вас! Он все неправильно понял! Какой, в черную дыру, Апокалипсис! Апокалипсис – наихудший исход истории Человечества. Вдумайтесь: сто сорок четыре тысячи праведников попадают в рай, а остальные мучатся в аду. Это же кошмар! Это означает, что на вечные муки обречены ВСЕ!

– Почему все? – оторопел Шевалье.

– А разве настоящий праведник может спокойно нежиться в раю, зная, что его друзья, родные, соседи, наконец, – в Преисподней? Возможна ли праведность без сострадания? Без любви к ближнему?! Я, извините, не ориентирован религиозно, но с этим тезисом полностью согласен. Праведники, скорбя о близких, будут в раю терзаться во сто крат горше, нежели грешники в геенне! И так пребудет во веки веков…

– Кошмар… – только и смог выдавить потрясенный Огюст.

– Это не моя идея. Так писал Николай Федоров, заложивший основы нашего проекта. Он был уверен, что печального итога можно избежать. Для этого надо не ждать Страшного Суда, но самим воскресить своих Отцов! Да, так и писал: Отцов. Матерей он не рассматривал. Что поделать: дикие нравы, издержки воспитания… Простите, я отвлекся. Федоров предлагал собрать атомы, из которых состояли тела живших ранее, и сложить их заново. Но сбор атомов – занятие архитрудоемкое, а главное, бессмысленное. Тела – не проблема. Главное, извлечь из прошлого волновые матрицы людей.

– И женщин тоже?

– Всех! Структуру личности, память, генокод. Если угодно – душу. Этим мы и занимаемся…

Они не боги, понял Шевалье с болезненной остротой. Не ангелы. И не демоны. Они не всеведущи. Эминент легко обманул их своей ложной смертью. Они не всемогущи. Переговорщик умоляет его, Огюста Шевалье, «троглодита» из глубины веков, о помощи. Всеблаги ли они? Вряд ли. Даже если намерения у потомков самые благородные… Революции часто заканчиваются гильотиной и расстрелами. Насколько потомки мудрее нас?

Все ли они учли?

Ему чисто по-человечески был симпатичен Переговорщик, бросивший работу, чтобы слетать к рожающей жене. Веселый ангел-лаборант, спасший Огюсту жизнь – и не унывающий, даже получив нагоняй от начальства. Пожалуй, он бы хотел видеть их среди своих друзей. И если фон Книгге, лжец и убийца Галуа, отказался от сотрудничества…

– …умоляю! Если вы встретите фон Книгге – раскройте ему глаза! Он умный человек, он поймет. Темпорал может открыться вновь. Мы не держим на него зла, мы открыты к контактам…

– Если фон Книгге меня встретит, – вздохнул Огюст, – он, скорее всего, постарается меня прикончить. Тем не менее, если случай сведет нас, я передам ему ваши слова.

– Ну а вы, вы сами?! Что вы решили?

– Не знаю. Мне стыдно признаться, но я боюсь. Боюсь сделать ошибку!

– У нас нет времени!

Рукопись Галуа, вспомнил Огюст. Je n’ai pas le temps. У меня нет времени…

– Поймите меня правильно.

– Канал истончается…

– Мне нужно подумать.

– Я буду ждать вашего ответа!.. Мы будем ждать!..

4

– …Адольф Франц Фридрих, барон фон Книгге…

Имя, произнесенное там, где нет ни времени, ни пространства, ни материи; где безраздельно царствует один лишь Эфир. Имя, повторенное дважды и трижды. Твое имя! Даже будучи при смерти, Посвященный слышит зов.

И решает, что делать дальше.

Эминент не колебался ни секунды. Пусть телом он угасает в четырех стенах, не в силах выйти на улицу. Пусть! Дух его по-прежнему свободен. Ухватившись за имя, долетевшее из вышних сфер, как за нить Ариадны, фон Книгге устремился прочь – из бренной плоти, из ноябрьской Москвы. Тонкий мир сомкнулся вокруг, закружил, увлекая в глубины безвременья. Наверное, стоило бы превратить унизительное кувыркание в плавное скольжение, внеся толику Порядка в окружавший Хаос.