Тайная жизнь Сальвадора Дали, рассказанная им самим

Отупев от избытка чувств, я прислоняюсь к стулу, заваленному одеждой двух очаровательных дам, которые сидят рядом и заливисто хохочут над шутками ухаживающего за ними военного. На другую скамью военный положил красную шинель и шпагу, блестящий эфес которой привлекает мое внимание. У меня мелькает ужасная мысль о мести. Ничто в мире не сможет помешать мне совершить преступление. Приговор обжалованию не подлежит, я холоден, не чувствую ни малейшего волнения и спокойно поворачиваюсь к спуску, откуда появляется Бучакас, волоча за собой самокат. Протягиваю руку к эфесу шпаги, которая легко выскальзывает из ножен. Блестит полоска металла. Здорово! Бучакас будет жестоко наказан…

Для осуществления своего преступного замысла я должен действовать осторожно и взвешенно, насколько это возможно при моей ревности и страсти возмездия. Нужно вынуть шпагу из ножен и спрятать ее под вещами. Эту операцию необходимо произвести как можно незаметнее, особенно для Галючки, которая просто ужаснулась бы, если бы я вздумал посвятить ее в свои жестокие намерения. Но она не спускает с меня глаз. Как только удастся вынуть шпагу, я спрячу ее между скамьями, чтобы пустить в ход именно в тот момент, когда Бучакас со своим самокатом нападет на нас. Уже темнеет, он не сможет заранее заметить шпагу, и я сильно раню его. Но сперва надо отвлечь внимание Галючки, которая следит за каждым моим движением. Я делаю вид, что хочу подойти к ней, чтобы отобрать шарик. Удивленная моими решительными действиями, она ставит между нами стул. Я просовываю голову сквозь прутья спинки — и вдруг чувствую, что застрял. Мы оба замираем — и смотрим друг на друга в полутьме, стирающей подробности лица Галючки, ямочки на ее щеках, локтях и коленках. Вдалеке замолк военный оркестр, его сменяет назойливое и одинокое уханье совы. Галючка, под предлогом, что хочет показать мне шарик, совсем расстегивает блузку. Ее растрепанные волосы в беспорядке падают на лицо, в уголках губ чуть блестит слюна. Я хочу подойти к ней, но лишь все глубже увязаю в прутьях спинки, волоча стул за собой. Мои ребра больно сжаты в ловушке. Галючка с лукавой нежностью подносит шарик к моим губам и осторожно отводит его. Боль пронзает мой закованный позвоночник. Галючка снова приближает шарик и отводит его — это так жестоко, что мне на глаза наворачиваются слезы. В каждом выражении ее невинного загорелого лица таится язвительная улыбка. И я набрасываюсь на нее с такой быстротой, с какой ускоренная съемка позволяет кинематографистам наблюдать однодневную жизнь цветов. Я наступаю, яростно одержимый желанием укусить, наконец, горстку медальонов, где прячется мой шарик. Галючка ловко направляет в мой алчущий рот бесценный предмет и я одновременно чувствую металлический вкус ребер медальонов и терпкий — моей собственной крови из пораненых десен.

Вот минута, которой ждет Бучакас, чтобы напуститься на меня. Удар отбрасывает меня головой к земле, щеку я оцарапал о гравий. Издав рев, я поворачиваюсь к противнику, чье красное, как петушиный гребень, искаженное яростью лицо кажется мне безобразным. Он пятится, чтобы продолжить подъем, но, передумав, возвращается и ударяет меня ногой. Галючка, тоже ушибленная стулом, отброшена от меня на метр. У нее на лбу появляется пятно крови, она бессмысленно смотрит на меня. Ее ноги с бесстыдной небрежностью приоткрылись, и я впервые замечаю, что она без трусиков. Легкая, как сон, тень прячет верхушки ног, уходящих в глубокую тьму юбки. Несмотря на тень, укрывающую ее тело, я догадываюсь, что там, в глубине, она совсем голая. Она улыбается мне, и я встаю. На этот раз моя месть не совершилась. Рядом с нами военный болтает с двумя дамами, они не обращают на нас никакого внимания. Под прикрытием платана никто не видит, как я вынимаю шпагу из ножен. Обернув руку платком, чтобы не пораниться, я прячу шпагу за спину и прикрываю эфес своей шапкой. После первой удачной операции я прячу клинок под тряпки на скамье, чтобы, когда понадобится, сделать выпад в сторону съезжающего сверху Бучакаса.

Я еще не вполне готов. Но мысленно уже наслаждаюсь страданиями Бучакаса. Нужно теперь силой своего взгляда удержать Галючку на месте. После полученного ею удара она вся сжалась и дрожит. Я уставляюсь на нее, гипнотизируя, и через несколько секунд чувствую, что она полностью в моей власти.

Теперь не остается ничего другого, как только ждать следующего спуска Бучакаса и не шевелить шпагой. Он не заставляет себя ждать. Но на сей раз не лезет в драку. Он слезает с самоката, подходит и, не глядя на меня, спрашивает: