Куда приводят мечты

Странное, немного тревожное молчание. Казалось, она не знает. На ее лице промелькнуло выражение замешательства.

— Не так… давно, — запинаясь, произнесла она. Я хотел было воспользоваться этим преимуществом, но не мог сообразить как.

— Мне жаль, — повторил я. Это все, на что я был способен.

Снова тишина. Я старался что-нибудь придумать — хоть что-то — и наконец ограничился повторением своего второго рискованного вопроса.

— И я на него похож?

«Возможно ли, — думал я, — чтобы частое повторение этой мысли могло со временем заставить ее увидеть, что я более чем похож на ее мужа?»

— Немного, — ответила она. Потом пожала плечами. — Не слишком.

В тот же миг я подумал, не поможет ли мне, если я скажу, что меня тоже зовут Крис. Но что-то во мне этому воспротивилось. Это уже слишком, решил я. Не надо торопиться, или все пропадет. Я чуть не сказал: «Моя жена тоже умерла», но потом подумал, что это так же опасно, и оставил эту мысль.

Было такое ощущение, будто она читает мои мысли, хотя я был уверен, что это невозможно.

— Вашей жене нравится Хидден-Хиллз? — спросила она.

То воодушевление, что я испытал, услышав ее разумный и дружелюбный вопрос, слегка померкло, поскольку я не представлял, как на него ответить. Если бы я сказал ей, что у меня есть жена, не приняла бы она этого, в конце концов, на свой счет? И не поставила бы между нами непреодолимый барьер мысль о том, что в моей жизни есть другая женщина?

Я вдруг решил, что риск слишком велик, и ответил:

— Мы с женой не живем вместе.

Это было правдой, и такой ответ должен был ее удовлетворить.

Я надеялся, что она спросит, собираемся ли мы разводиться, и тогда я ответил бы, что наше разъединение состоит не в этом, давая ход ее мыслям в другом направлении.

Но она ничего не сказала.

Опять воцарилась тишина. Я едва не застонал от досады. Неужели мои попытки ей помочь будут состоять из бесконечной череды фальстартов, прерываемых этими паузами? Я отчаянно пытался придумать подход, результатом которого было бы быстрое восприятие с ее стороны.

И ничего не мог придумать.

— Как умерла эта птичка? — неожиданно спросил я.

Еще одна ошибка. Она еще больше погрустнела.

— Здесь все умирает, — ответила она.

Я уставился на нее, сразу не осознав, что она не ответила на мой вопрос. Я уже собирался его повторить, когда она заговорила.

— Я пытаюсь заботиться об этих созданиях, — сказала она. — Но никто не выживает. — Она посмотрела на птичку, зажатую у нее в руках. — Никто и ничто, — пробормотала она.

Я начал говорить, но умолк, когда она продолжила.

— Одна из наших собак тоже умерла, — сказала она. — У нее был приступ эпилепсии.

«Но Кэти в безопасности», — подумал я. Я едва не произнес это вслух, но вовремя понял, что делать этого не стоит. Я размышлял, стоит ли вообще продолжать эту тему.

— У нас с женой тоже было две собаки, — сказал я. — Немецкая овчарка вроде вашей и фокстерьер по имени Кэти.

— Что? — Она пристально посмотрела на меня. Я не сказал ничего больше в надежде, что эта мысль подействует на ее рассудок: мужчина, похожий на ее мужа, живущий отдельно от жены и имеющий двух собак — таких же, как у нее, и с теми же кличками. Стоило ли мне добавлять, что нашу немецкую овчарку тоже зовут Джинджер?

Я не осмелился этого сделать.

Тем не менее едва я стал улавливать проблеск надежды, как вдруг что-то начало застилать глаза Энн — нечто почти зримое, — словно на миг она что-то увидела, а потом сознательно от этого отстранилась. Не из-за этого ли оставалась она здесь пленницей?

Отвернувшись от меня, она смотрела на зеленую тину бассейна. Я мог уже исчезнуть из ее поля зрения.

Какое неудачное начало.

ПРИЮТ МЕЛАНХОЛИИ

Когда она наконец заговорила, я не мог понять, обращается ли она ко мне или к себе.

— Мои сосны тоже умерли, — сказала она. — Мне все время говорили, что так и будет, но я не верила. А теперь верю. — Она медленно покачала головой. — Я стараюсь их поливать, но сейчас отключили воду. Должно быть, ремонтируют водопровод.

Не знаю, почему в тот момент это меня так сильно поразило. Возможно, то, что она говорила о вполне земных делах. И я вспомнил слова Альберта.

Нет смысла пытаться убедить Энн в том, что ее нет в живых; она считает себя живой.

В этом был весь ужас ситуации. Если бы она знала, что совершила самоубийство и что все это — конечный результат, можно было бы найти к ней какой-нибудь подход. Сейчас в ее положении не было смысла, не было логики в том гнетущем состоянии, в котором она оказалась.