Пирамиды

— Не плачь, цвет пустыни, — сказал он, — это не самая плохая профессия.

— Ну да… — всхлипнула сестра. Старик тяжело вздохнул:

— Деньги приличные… Кроме того, мальчику будет полезно повидать мир, получше узнать людей — пусть пооботрется, ну и, наконец, он постоянно будет при деле, а это убережет его от ненужных ошибок.

— Но… убийство… ведь он еще так молод, и у него никогда не было ни малейшей склонности… Она снова поднесла платок к глазам.

— Это не по наглей линии, — добавила она осуждающе. — Все твой шурин…

— А, дядя Вирт…

— Подумать только — разъезжать по миру и убивать людей!

— Полагаю, это слово в их среде не употребляется, — сказал отец. — Скорей всего, используются другие, скажем, прикончить или ликвидировать. Или предать земле, устроить погребение, кажется, так.

— Предать земле?

— Именно. Или сначала воде. А уж затем — земле.

— Ужасно! — неодобрительно фыркнула тетушка. — Впрочем, я слышала от леди Нуни, что только один мальчик из пятнадцати выдерживает выпускной экзамен. Может, лучше, чтобы его отчислили?

Царь Теппицимон XXVII мрачно кивнул и отправился самолично попрощаться с сыном. Он не разделял мнение сестры о том, что убийство — такое уж неприятное занятие. На протяжении долгих лет он с большой неохотой занимался политикой и всегда считал, что, возможно, убийство в чем-то хуже парламентских дебатов, но наверняка лучше войны. Хотя некоторые склонны были думать, что это одно и то же с той лишь разницей, что война — несколько более шумное дело. Кроме того, он прекрасно помнил, что в молодости у Вирта всегда было полно денег и он никогда не возвращался во дворец без дорогих подарков, экзотического загара и волнующих рассказов об интересных людях, с которыми ему удалось свести на чужбине пусть мимолетное, но столь захватывающее знакомство…

Да, жаль, что Вирта нет рядом — он мог бы дать полезный совет… Его величеству тоже приходилось слышать, что только один студент из пятнадцати действительно становится убийцей. Что происходит с остальными четырнадцатью кандидатами, царь не знал, но был совершенно уверен, что если в школу для убийц попадает студент из бедной семьи, то ему достаются не только безвредные мелки в спину и школьные ужины для такого паренька обретают еще одно измерение — измерение неуверенности в том, что ты поглощаешь.

Однако все без исключения признавали, что школа убийц дает лучшее, самое разностороннее образование в мире. Высококвалифицированный убийца чувствует себя как дома в любой компании и умеет играть по крайней мере на одном музыкальном инструменте. Всякий погребенный кем-либо из воспитанников Гильдии мог вкушать вечный покой в полной уверенности, что пал от руки приличного человека с хорошим вкусом.

Да и в конце концов — что ожидает мальчика, останься он дома? Царство шириной в две и длиной в полтораста миль, почти полностью уходящее под воду в период дождей, — царство, которому отовсюду грозят более сильные соседи, терпящие его существование лишь постольку, поскольку постоянно воюют с кем-нибудь, включая того же Теппицимона…

О, куда ушли те времена, когда Джелибейби<Дословно: “Дитя Джеля”> действительно был велик, когда выскочки вроде Цорта и Эфеба были всего-навсего презренной кучкой кочевников, обмотавших себе голову полотенцами! Все, что осталось от тех великих незабвенных дней, — дворец, содержание которого в конце концов его разорит, несколько занесенных песком руин в пустыне и — тут фараон глубоко вздохнул — пирамиды. Вечно эти пирамиды.

Предки истово им поклонялись. Фараон, увы, нет. Пирамиды привели страну к банкротству, иссушили, как реку. И потомки могли с полным правом и от всего сердца послать эти пирамиды подальше.

В приятное расположение духа Теппицимона приводили только маленькие пирамидки, воздвигавшиеся в дальнем конце сада всякий раз после кончины очередной кошки.

Он обещал это жене.

И вообще — фараон тосковал по Артеле. Весть о том, что он собирается взять жену не из местных, вызвала страшный шум, и действительно чужеземные привычки Артели иногда приводили в недоумение и забавляли даже его самого. Быть может, именно из-за нее он проникся этой странной нелюбовью к пирамидам — хотя в Джелибейби это было все равно что невзлюбить самый воздух, которым ты дышишь. Но он дал слово, что Теппик будет воспитываться за границей. Артела на этом особенно настаивала. “Здесь человек никогда ничему не научится, — любила повторять она. — Здесь умеют только чтить память”.