Голливуд

— Этот Фезант, значит, рассказывал мне о своем фильме. Он про писателя, который не умел писать, но прославился, потому что вид у него был как у чемпиона родео.

— Это про кого же?

— Про Мака Деруака.

— И это тебя огорчило?

— Да нет, на это мне как раз наплевать. Но он сказал, как фильм называется.

— И как же?

— Ради Бога, не спрашивай. Я пытаюсь вытеснить это из памяти. Чушь несусветная.

— Скажи.

— Ну ладно…

Чертово зеркало маячило прямо перед глазами.

— Скажи, скажи, скажи!

— Ладно. «Обломки разбитого вдребезги».

— Мне нравится.

— А мне нет. Я ему так и сказал. И он ушел. Мы потеряли нашего единственного спонсора.

— Надо подойти и извиниться.

— Никак невозможно. После такого названия.

— Ты небось хотел бы, чтобы поставили фильм о тебе.

— Идея! Я напишу сценарий о самом себе!

— Название уже готово?

— А как же! «Разбитая жизнь».

— Давай мотать отсюда. С тем мы и ушли.

Мы назначили встречу с Джоном Пинчотом в вестибюле гостиницы «Беверли Хиллз» на два часа. Приходилось терять целый день, но Джон настаивал именно на этом часе. Он нашел парня, какого-то Жан-Поля Санраха, у которого своих деньжат не было, но он умел доставать их прямо из воздуха. Про него говорили, что тряхни он садовую статую, из нее посыплются монеты. Он ждал нас в номере 530.

Где-то там обретался и Джон-Люк Модар, французский режиссер. Пинчот уверял, что он тащится от моих книжек. Гениально.

Дражайшая Сара сопровождала меня на случай, если мне понадобится посторонняя помощь, чтобы добраться домой. К тому же ей надо было убедиться, что в 530-м не засели в осаде старлетки.

Джон сидел в вестибюле в громадном кожаном кресле и наблюдал за местной шизанутой публикой. Увидев нас, он поднялся, расправил плечи. Джон большой парень, но хочет казаться еще больше.

Мы поздоровались и пошли к лифту.

— Ну, как продвигается сценарий?

— Зреет помаленьку.

— О чем он?

— О пьяни.

Открылись двери лифта. Кабина была очень уютной. Отделанная мягким темно-зеленым материалом с набивкой из павлинов. Множества павлинов. Даже на потолке красовались павлины.

— Класс, — сказал я.

— Перебор, — фыркнула Сара.

Лифт остановился на пятом этаже, и мы вышли. Пол был застлан той же зеленой ворсовой материей с павлинами. Топча этих павлинов, мы подошли к номеру 530. Дверь в номер габаритами больше походила на ворота рыцарского замка.

Джон стукнул в дверь металлическим молоточком в виде головы Бальзака.

Ответа не последовало.

Он постучал еще раз, погромче.

Мы молча ждали.

Дверь медленно растворилась. Перед нами стоял мужчина, бледный как бумага.

— Анри-Леон! — воскликнул Джон Пинчот.

— Джон! — воскликнул Анри-Леон. И обратившись к нам, добавил: — Прошу!

Мы вошли. Номер был огромный. И все в нем было гигантское. Громадные кресла, длиннющие столы. Широкие стены. Высокие потолки. Тем не менее запах в комнате был какой-то застоявшийся, и поэтому, несмотря на масштабы помещения, создавалось ощущение могильной тесноты.

Нас представили друг другу.

Бледный мужчина был Анри-Леон Сайрах, брат Жан-Поля Санраха, доставалы. Кроме него в комнате находился Джон-Люк Модар. Он молча и неподвижно стоял посреди комнаты. Закрадывалось подозрение, что он изображает гения. Был он невысокий, смуглый и выглядел так, будто только что неудачно побрился дешевой электробритвой.

— А, — сказал, обращаясь ко мне, Анри-Леон, — вы дочку захватили! Я слыхал, вашу дочку зовут Рина?

— Нет, — ответил я, — это Сара. Моя жена.

— Там на столе выпивка. Много разных вин. И еда. Угощайтесь. А я пойду приведу Жан-Поля, — сказал Анри.

С этими словами он вышел в соседнюю комнату. А Джон-Люк Модар прошествовал в дальний угол, расположился и уставился на нас. Мы подошли к столу.

— Открой красненькое, — сказал я Пинчоту, — открой сразу побольше.

Пинчот начал действовать открывалкой. Еда была разложена на серебряных блюдах.

— Не ешь мяса, — предупредила меня Сара. — И пирожных. Слишком калорийно. Боги ниспослали мне Сару, чтобы жизнь моя продлилась лет на десять. Боги то и дело толкают меня на край пропасти, чтобы послать спасение в последнюю минуту. Чудные они, эти боги. Теперь вот заставляют меня писать сценарий. А мне не хочется. Конечно, если бы я взялся, то написал бы хорошую вещь. Не гениальную. Но хорошую. Я насчет литературных дел ушлый. Пинчот разлил вино. Мы подняли бокалы.