Преступление

И вот, как и остальные сотрудники из отдела особо тяжких, ты стал проявлять повышенный интерес к личной жизни Анджелы Хэмил. Ты глумился над Анджелдй, в открытую хмыкал при словах «я никогда не водила мужчин домой — из-за дочек». Знал, что у Анджелы не осталось сил на запирательства. Ты ненавидел ее покорность, замечал за собой — нет, чувствовал, — что сам становишься по отношению к Анджеле агрессором, далеко не первым в ее жизни, но не мог остановиться. Одно имя ты из нее выжал: некто Грэхем Корнелл тоже работал в Департаменте по делам Шотландии. Анджела сказала, что он «просто друг».

Через пару дней ты снова стоял в отделе особо тяжких и с ужасом смотрел на белую доску для записей. Олли Нотмен пригласил тебя выпить. Вы пошли в бар «У Берта». Все ваши были уже в сборе. Они все подстроили. Не успел ты выдохнуть, как Гиллман и Нотмен сделали первую подачу. Дуэтом.

— Это Корнелл, тут и думать нечего.

Настала очередь Хэрроуэра и Маккейга вступить в хор. Ты наша надежда. Ты лидер. Ты у нас главный. Не бросай нас. Он же с нас с живых не слезет.

И ты согласился. Отчасти. Потому что Корнелл действительно наводил на мысли. Однако чуть позже, на Хэллоуин, ты поговорил с ним лично. Ты застал его на выходе из дома, в красном костюме с рожками и раздвоенным хвостом. Да бог бы с ним, с костюмом: все повадки Грэхема Корнелла выдавали в нем гея. С твоей точки зрения, нелепо было предполагать, что гею вздумается похитить ребенка женского пола. Однако некоторые члены следственной группы, например Гиллман, приравнивали геев к педофилам. Ты мог бы без конца гонять Гиллмана и ему подобных на семинары по идентификации педофилов, но искоренить формировавшийся веками стереотип тебе было не по плечу; он пребывал в латентном состоянии, поджидал условий для рецидива. Рецидив постиг группу измотанных, доведенных до отчаяния мужчин, потеющих под флуоресцентными лампами в тесных кабинетах, портящих зрение за компьютерами, бегающих по свидетелям и задающих одни и те же вопросы. Ты боялся, что тебя единственного миновала стальная хватка массового психоза. Когда в кабинет входила Драммонд (единственная женщина в группе), все замолкали. Даже Нотмен, несмотря на то что жил с ней.

На одолевавшие тебя вопросы, мольбы и версии ты отреагировал по-своему: поддался старым пристрастиям. Пасмурный ноябрьский день шел на убыль. Поезд привез тебя к границе с Ньюкаслом. Ты поймал такси и через несколько минут был в грязной забегаловке района, в этом городе выполнявшего функции Уэст-Энда; там ты, шотландский полицейский, решился на несколько граммов кокаина, первые за четыре года.

Они были нужны тебе не меньше, чем Корнелл — твоей группе. Кто бы это допустил, чтобы серийный убийца, выродок разгуливал на свободе. Слишком многие юристы и полицейские сделали карьеру на аресте Роберта Эллиса и предъявлении ему обвинения; теперь им грозил крах. Настоящий же преступник остаток дней проведет на Багамах, притом за счет налогоплательщиков. Коллективный разум организации, являющейся порождением бюрократической системы, встал на путь наименьшего сопротивления — и приговорил Корнелла. Ты сделал то же самое, только на свой лад.

ДЕНЬ ТРЕТИЙ - 8 Только бы не девочка

Труди Лоу сидит в номере отеля, невидящим взглядом смотрит в телевизор и перебирает в памяти случаи из их «прошлой жизни», так она ее про себя определила. Несколько лет назад Рэй явился пьяный до бесчувствия и для прикрытия своей вины использовал щит из сырых, ничем не обоснованных обвинений. Она знала, где он был. Они поругались, и он выкрикнул: «Да у тебя о мужчинах представления, как у курицы!»

Сейчас «прошлая жизнь» вернулась. «А я-то думала, он изменился». Труди проглатывает далеко не свежую мысль, в висок стучит издевательское «курица».

Однако ярость, готовая перелиться через край, почему-то не переливается. Труди встает, ходит кругами по комнате, выглядывает в окно. Ярость загустела, не выплеснешь. И вот Труди снова в кресле, пропитанная ядом, отяжелевшая от яда, как от воды.

Когда они возобновили отношения, Рэй все прежнее списывал на кокаин. Но ведь «Анонимные наркоманы» подействовали. Их с Рэем новая совместная жизнь тянула на настоящее возрождение, ни больше ни меньше. Они ходили в тренажерный зал и на курсы французского, смотрели фильмы, активно занимались сексом, участвовали в пеших прогулках в горы, даже многодневных. Конечно, Рэева работа никуда не делась, но он вроде в нее с головой не погружался: работа и работа, правда, из тех, что всегда с тобой, и специфическая. А потом он снова стал пить. Все валил на убийство маленькой девочки и, конечно, на смерть отца и последовавшее за ней отчуждение от матери, сестры и брата. Однако, каковы бы ни были причины, пьянство остается пьянством. Оно повлечет за собой кокаин, а кокаин — случайные связи. И тогда их отношениям придет конец.