Затем однажды утром я прихожу, а она говорит:
– Хэнк, только не злись.
Я слишком устал, чтобы злиться.
– Ч такое, крошка?
– Я завела нам собачку. Маленького щеночка.
– Ладно. Это мило. С собаками все в порядке. Где он?
– На кухне. Я назвала его Пикассо.
Я зашел туда и взглянул на пса. Он ничего не видел. Шерсть закрывала ему глаза. Я посмотрел, как он ходит. Бедный Пикассо!
– Крошка, ты знаешь, что ты натворила?
– Он тебе не нравится?
– Я не сказал, что он мне не нравится. Но он недоразвитый. У него коэффициент интеллекта около 12. Ты пошла и притащила нам идиота, а не собаку.
– Откуда ты знаешь?
– Это видно, стоит на него только посмотреть.
И тут Пикассо начал писать. Пикассо был полон ссак. Они бежали длинными толстыми ручейками по кухонному полу. Потом он закончил и подбежал посмотреть.
Я взял его на руки.
– Вытри.
Так Пикассо стал еще одной проблемой.
Я просыпался после 12-часовой смены от того, что Джойс надрачивала меня под геранью, и спрашивал:
– Где Пикассо?
– Пошел к черту этот Пикассо! – отвечала она.
Я вылезал из постели, голый, с огромной елдой, торчавшей спереди.
– Слушай, ты его снова во дворе оставила! Я же говорил тебе не оставлять его днем во дворе!
Затем я выходил во двор, голый, одеваться ломы, я и так устал. Двор был неплохо прикрыт со всех сторон. А там сидел бедный Пикассо, одолеваемый 500 мухами: мухи ползали по нему кругами. Я выбегал с этой штукой (уже начинавшей к тому времени обмякать) и материл мух. Они лезли к нему в глаза, в шерсть, в уши, в причинные места, в пасть… везде. А он просто сидел и улыбался мне. Смеялся надо мной, а мухи ели его поедом. Может, он знал больше всех нас. Я брал его на руки и вносил в дом.
Собачка смеялась,
Завидев такое веселье;
А тарелка с ложкой убежала.
– Черт возьми, Джойс! Я ведь говорил тебе, говорил тебе, говорил тебе!
– Так это ведь ты его от дома отлучил. Ему теперь нужно выходить туда покакать!
– Да, но когда он закончит, вноси его обратно. У него мозгов не хватает самому в дом возвращаться. И смывай дерьмо, когда он закончит. Ты там рай мушиный развела.
Стоило мне после этого заснуть, как Джойс снова начинала меня гладить. До ее пары миллионов было еще очень и очень далеко.
15
Я полудремал в кресле, дожидаясь еды.
Потом встал налить себе стакан воды и, заходя на кухню, увидел, как Пикассо подошел к Джойс и лизнул ее в лодыжку. Я шел босиком, и она меня не слышала. На ней были высокие каблуки. Она взглянула на него и на лице ее вспыхнула чистая местечковая ненависть, раскаленная добела. Она изо всех сил пнула его в бок острым носком туфли. Бедняга лишь забегал маленькими кругами, скауча. Моча закапала из его пузыря. А я зашел за стаканом воды. Стакан я держал в руке и, не успев налить воды, швырнул им в буфет слева от раковины. Осколки разлетелись повсюду. У Джойс было время прикрыть лицо руками. Плевать. Я взял собачку на руки и вышел. Сел в кресло и стал гладить маленького засранца. Он посмотрел на меня снизу, язык вывалился из пасти, и он лизнул меня в запястье. Хвост его вилял и бился, как рыбка, умирающая в мешке.
Я увидел, как Джойс опустилась на колени с бумажным пакетом, собирая стекло.
Затем начала всхлипывать. Она пыталась не показывать слез. Повернулась ко мне спиной, но я видел, как ходят ее плечи, как она вся трясется и разрывается.
Я положил Пикассо на пол и зашел в кухню.
– Крошка. Крошка, не надо!
Я обнял ее сзади. Она была вялой.
– Крошка, прости меня… Прости.
Я прижимал ее к себе, обхватив рукой живот. Я поглаживал его легко и нежно, пытаясь остановить конвульсии.
– Легче, крошка, ну, легче. Тише…
Она немного успокоилась. Я откинул ей назад волосы и поцеловал за ухом. Там было тепло. Она отдернула голову. Когда я поцеловал ее туда в следующий раз, голову она отдергивать не стала. Я услышал, как она втянула в себя воздух, тихонько застонала. Я взял ее на руки и вынес в другую комнату, сел в кресло, держа ее на коленях. Она не хотела на меня смотреть. Я целовал ей горло и уши.
Одна рука на плечах, другая – на бедре. Я стал водить рукой по бедру вверх и вниз, в ритме ее дыхания, стараясь снять плохое электричество.
Наконец, со слабейшей из улыбок она на меня взглянула. Я дотянулся и куснул ее в подбородок.
– Сучка сумасшедшая! – сказал я.
Она рассмеялась и мы поцеловались, головы наши задвигались взад и вперед.