Марш

Когда Перл после его смерти рассказала ей, что Филдстоун сожжен дотла — а то вдруг она вздумает домой вернуться! — та совсем скуксилась, закаменела и смотрит с тех пор будто внутрь себя.

Перл огляделась — что-то тесно ей в тот момент стало в фургоне с бывшей хозяйкой. Она сняла форменную тужурку и сразу почувствовала, как сырой ветер задувает под брезент. Думала о плантации, где родилась и прожила всю жизнь до самого последнего времени, думала о жарком солнце и любимых полях. Но тут она на себя рассердилась. Сказала себе: вот что, дорогая! Так думать — значит не быть полностью свободной! Хотя какая уж тут свобода — ухаживать за бывшей хозяйкой, которая на тебя всегда плевать хотела; можно подумать, ты до сих пор у нее в рабстве! Эй, миссис Джеймсон, — закричала она, — а ну-ка просыпайтесь, вставайте! Она потянулась к спящей и принялась трясти ее за плечо.

Проснувшись, Мэтти поморгала, медленно приподнялась и прижала ладони к горлу. Услышала дробь дождя, почувствовала, как вокруг холодно. Закутала плечи шалью, и только тогда до нее дошло, что на нее смотрит все та же девчонка Перл.

Будем вставать? — спросила Перл.

Та кивнула.

Хорошо, расскажу вам тогда, чего и как. Видите эти коробки, бутыли и все такое? Вы в фургоне медицинского снабжения, вместе с Перл, родной дочкой вашего мужа. Если понимаете, но не можете говорить, тогда хоть головой своей бедной кивните.

Мэтти кивнула.

Вот, хорошо. А фургон — это часть армии генерала Шермана, который скоро разгромит последние остатки рабовладельчества. Вы поняли, нет?

Мэтти кивнула.

Потому что над вами кое-кто сжалился, вот и взяли сюда, как сами вы напросились. Помните?

Мэтти кивнула.

Вот так. И зачем напросились, я тоже знаю. Чтобы искать моего братца номер раз и братца номер два. Я верно поняла? Вы пристали к армии в надежде, что на нашем пути окажутся ваши мальчишки. Ну говорите же, леди! Так или нет?

Да, — прошептала Мэтти.

Ага, чтобы вам выбежать, воздев руки до небес, между двух армий, остановить стрельбу и увести с собой своих деток, спасти их шкуры, правильно?

Да. — Мэтти расправила плечи и сложила руки на коленях. — Да.

В таком случае вы сумасшедшая, но вы мать, а матери всегда такие. Сумасшествие матери, на мой взгляд, еще не самое худшее. Но сейчас вы спать не должны. Спать будете, когда положено. И знаете почему?

Мэтти отрицательно покачала головой.

Видите мой мундир? Я служу санитаркой у хирурга-полковника, который пытался спасти хозяину жизнь. Скатываю рулонами бинты, даю людям пить, когда их мучит жажда, — ну, в смысле, раненым, — и так далее. Приношу пользу армии, которая меня кормит и разрешает с ними вместе ехать, потому что мне сейчас деваться все равно больше некуда. Вы меня слышите?

Мэтти кивнула.

Ну так вот, значит: таким же точно образом и вы должны делать что-нибудь полезное, это вы просто обязаны, поскольку прицепились и тащитесь, а им пригодится любая добрая женщина, чтобы ухаживать за увечными.

Что я должна делать? — спросила Мэтти еле слышным шепотом.

Спросите у мисс Томпсон, когда следующий раз будем становиться лагерем. Уж она найдет вам работу, не сомневайтесь. То, что может Перл, вы наверняка тоже сможете. Но есть еще одна штука — ведь я же присматривала за вами, когда вы были в слабости и печали, и знаете, что вы должны за это сделать?

Нет…

То, о чем вы даже и не подумали, когда ребенком я росла в вашем доме. Вы должны научить Перл читать. Вот, прямо сейчас и начнем, — сказала Перл, подавая ей письмо Кларка.

Мэтти протянула руку, Перл вложила в нее письмо. Их глаза встретились.

И нечего тут у меня плакать, — прикрикнула на нее Перл, но это не помогло. Слезы ручьем бежали по щекам Мэтти Джеймсон. Она качала головой, кусала губы, а Перл, помедлив в нерешительности — то ли утешать ее, то ли выбранить, — вдруг сама прониклась странною печалью, и на глаза ей тоже навернулись непрошеные, нежеланные слезы.

III

Глядя в щели между бревнами, Джон Младший и его брат Джейми увидели среди торчащих из болота стволов какие-то движущиеся тени — далеко-далеко. Потом этих теней стало больше, еще больше, и скоро в рассветном тумане их оказалась целая армия: идут, всем телом раздвигая грязь, — вода до подмышек, винтовки подняты вверх, а башмаки и подсумки с патронами болтаются на штыках. Не стрелять, — повторял лейтенант, бегая туда и обратно вдоль фронта. — Не стрелять, — говорил он, понизив голос, хриплым шепотом, как будто федералы, которых не достать еще даже мушкетной пулей, могли его ненароком услышать.