Кричать Вада больше не может. У него ком в горле.
Воровка, впрочем, уже не пытается скрыться. Она отбежала с тропинки в сторону, присела на корточки и ждет. Не в кустах, не в зарослях – на открытом месте.
Только теперь Ваде становится понятен смысл ее диковинного поведения. Она и вправду поверила, что очки волшебные! Платье сняла, чтоб оно ее не выдавало.
Медленно, с бешено бьющимся сердцем он приближается к месту, где затаилась девушка. Ваде двадцать один год, женщин у него еще не было. Голых девушек раньше он видел только на порнографических открытках.
На тропинке, в каких-нибудь пяти шагах от туземки, он останавливается. Делает вид, что прислушивается, якобы услышал какой-то шорох.
Бедная дурочка зажимает ладонями рот и нос. Не дышит.
Теперь ему хорошо видны ее груди и черный пух в промежности. А глаз не видно, они закрыты очками.
Я могу сделать с ней все, что захочу, думает юный Вада. По его лицу стекает щекотная капелька пота.
Он уже в одном шаге от беглянки. Втягивает носом воздух, будто принюхивается.
Она подняла голову, не издает ни звука.
Каким видит меня эта девушка, думает вдруг Вада.
Опускает взгляд и внезапно замечает в двух маленьких зеркальцах свое отражение.
Нет, не просто отражение. Он видит себя ее глазами.
Да, да, так и было! Это действительно с ним произошло там, в лесу. На миг он увидел себя со стороны!
Как же он мог забыть? Хотя потом было столько всяких событий, куда более значительных…
Увиденный взглядом перепуганной туземной девочки, Вада грозен и загадочен. Он заслоняет собой все мироздание. На потном лбу набухла жила. Глаза в мелких красных прожилках. От него резко пахнет опасностью. А еще у него угрожающе оттопыриваются штаны.
Видение мелькнуло и исчезло. Вада снова был самим собой и видел лишь два крошечных своих отражения. Но возбуждение схлынуло.
– Дай сюда, дура, – буркнул он, сдергивая с девочки очки. – И катись домой, пока тебе не всыпали.
Картинка начала блекнуть, сжиматься.
И это все?! Неужто из восьмидесяти пяти лет жизни не сыскалось ничего более важного для определения следующей инкарнации? Это какая-то ошибка! Нелепый произвол рулеточного колеса!
Но исправить что-либо было уже нельзя.
Вада почувствовал, что с ним происходят какие-то изменения. Он переставал видеть контуры собственной фигуры. Она стала прозрачной, медузообразной. Границы размылись, поплыли. Настал миг окончательного расставания с материальной сущностью.
Известно, что людям истинно святой жизни удается забрать с собой из этой жизни собственное земное тело, так что от праведника остаются лишь волосы да ногти. Но Вада праведником не был и власти над своей физической оболочкой не сохранил.
Прощаясь с телом, он испытывал щемящую грусть. Пусть оно было изношенным, никчемным, а все равно жаль. Такую же примерно жалость чувствуешь, когда выбрасываешь изношенную одежду, с которой связано много воспоминаний.
Старый маньчжур Вада перестал быть старым, перестал быть маньчжуром, перестал быть Вадой. Он вошел в бардо Становления и превратился в шарообразный сгусток невоплощенного духа.
Прозрачный мерцающий шар покачался в пространстве и, подхваченный ветром, отправился в облет Шести Миров.
2.12
Картина двенадцатая
Влад Гурко
Когда человеку настает ку-ку, хорошего тут мало. Совсем нисколько. От жуткой боли Влад ослеп и оглох. Его вроде как вообще не стало. Но если б вообще не стало, не было бы так хреново и так страшно.
Вдруг незнакомый голос, в конкретном таком напряге, заверещал, вернее прощелкал и профыркал невероятный набор звуков: "эсцтясцъяэяоцхсяанцмляиа! эсцтясцъяэяоцхсяанцмляиа!"
Фиг его знает, что это значило. Ну, кроме того, что к Владу вернулась способность слышать.
"нцнмътяпрусрнмгбыъмолцорэяся! – еще на большем нерве с заиканием проистерил тот же голос.- ээрырюъчюруцэябёъьр!"
В ту же секунду Влада отпустило. Боль перестала терзать его несчастное развороченное тело. Пропала, будто ее никогда не было. Осталась только паника.
Но неведомый диктор, каша во рту, произнес следующее магическое заклинание: "ээрылнпрфяцэябёьр", и ужас тоже улегся. Сделалось Владу мирно и спокойно, как от пары затяжек хорошим хашем, когда реально отрываешься от повседневной суеты и воспаряешь в астрал.
Именно это Влад и сделал. Воспарил. То есть в натуре воспарил, к потолку. Что-то оттягивало правую руку, мешало подъему. Плоская фляжка коньяку. Она стояла на стойке сбоку. Когда он успел ее цапнуть и зачем, хрен знает. Хотел Влад бросить ненужную тяжесть, но вместо этого сунул фляжку в карман. Кинул вниз последний взгляд. Передернулся.