Там

В истребители его все равно не взяли, только в транспортный полк. Потому что он не был японцем. Когда по той же причине его не приняли в Особую эскадрилью Божественного Ветра, пилоты которой давали клятву не возвращаться с задания живыми, он заплакал от бессилия. Мечта ускользала, оставалась недостижимой.

В самый последний день войны, когда советские десантники уже захватили императора Пу И, а генералы Квантунской армии стрелялись в своих бункерах, молодой летчик вывез из Синьцзина тридцать женщин и детей. Это были семьи японских офицеров и чиновников.

Мужчинам места не хватило. Они попрощались с родными на взлетной полосе и остались в городе, куда уже входили вражеские танки.

При расставании никто не плакал, хотя и остающиеся, и улетающие были обречены.

"Дуглас" был старый и неисправный, довоенной сборки. Горючего в баках для перелета через Японское море хватить не могло.

Глядя, как провожающие кланяются пассажирам и с улыбкой машут им рукой, пилот жалел лишь об одном: что умрет не японцем. Только японцы умеют расставаться навсегда, улыбаясь.

Надежда на спасение была только одна, совсем слабая. Попутный ветер.

Но через полчаса из облаков вынырнул американский "грумман", пронесся наперерез, полоснул очередью из крупнокалиберного и полетел себе дальше. Добивать не стал. Наверное, не осталось боезапаса. Но "Дугласу" хватило и одной очереди.

Она разбила фонарь кабины. Одна пуля прошила летчику легкое, другая задела голову.

Дырку в груди он заткнул выковырянной из комбинезона ватой, но от черепного ранения почти ослеп. Море слилось с небом, пилот не мог отличить одну синеву от другой.

Жена полковника Судзуки, у которой была сильная близорукость, надела ему на залитое кровью лицо свои очки, круглые, в роговой оправе. Снова стал виден горизонт, отделивший море от неба. А потом произошло чудо. Сильный ветер подхватил дырявую машину и понес на восток, к полуострову Ното.

Госпожа Судзуки подарила ему свои очки на память. Он проносил их всю жизнь, ни разу не уронил. Только стекла менял. Другая пассажирка, вдова майора Вады, попросила летчика-маньчжура стать ее приемным сыном.

Так осуществилась первая мечта, он стал японцем.

Правда, наступили времена, когда сами японцы все сплошь захотели стать американцами.

И у Вады появилась новая страсть – разбогатеть.

Новая родина пребывала в нищете и унижении. Зрение у него не поправилось, про работу по специальности следовало забыть. В любом случае гражданской авиации было ни к чему такое количество военных летчиков. Многие из тех, кто уцелел в лобовых атаках, спивались или накладывали на себя руки.

Но Вада не думал о смерти, он думал о богатстве. И не только думал. Действовал.

На ломаном велосипеде он стал доставлять конторским служащим обеды. Горячие, из дому. Получит у жены, в течение десяти минут доставляет мужу. За два часа успевал обслужить до пятнадцати клиентов. Через несколько лет на него работали семьдесят велокурьеров. Когда термосы подешевели и бизнес закончился, Вада переключился на лапшевни "Обед за восемь минут". Настоящие деньги потекли в шестидесятые, когда началась мода на супермаркеты. Но лишь на шестом десятке он позволил себе переехать из дощатой конуры в особняк и дал семье вкусить плодов богатства. А полностью утолил вторую свою страсть, когда понял, что думать про деньги стало скучно. Позднее он передал весь капитал фонду, который пытается вернуть Земле подпорченное промышленностью здоровье.

К этому времени Вадой всецело овладела третья обсессия. Она была самая жгучая и выражалась одним словом.

Умереть.

Восемнадцать лет назад частный самолет, в котором вся семья мультимиллионера – жена, дочь с зятем, внуки – попал в тайфун на подлете к райскому острову Гуам. Сам Вада собирался присоединиться к своим два дня спустя, его задержали в Токио дела.

Добровольная смерть от тоски – это слабость, измена себе и своей карме. Он напоминал себе об этом каждый день и был честен с судьбой. Никогда так не следил за здоровьем, как в эти черные годы. Не давал себе ни малейшего послабления. Вот и теперь ехал оперироваться в Швейцарию, чтобы продлить муку бытия еще на несколько лет. Человек обязан вынести испытание жизнью до конца и не сломаться.

И вдруг Голос!

Вада сидел в пустом баре, прислушивался к себе.

Никаких сомнений.

Сегодня. И очень скоро.

Самочувствие у него нынче было приличное. Значит, не сердце.