Жить дальше

В конце концов Брэд согласился поужинать с ними в субботу вечером, и они решили поехать в «Фэйрмонт».

Пейдж зачесала свои густые волосы назад, в конский хвост, надела строгое черное платье, без всякой косметики. Она представляла разительный контраст с сестрой, одетой в белое шелковое платье от Живанши, прекрасно обрисовывавшее ее сухую фигуру и довольно смело обнажавшее силиконовые груди.

— Ты великолепно выглядишь, — с чувством похвалил ее Брэд, и она лучезарно улыбнулась в ответ. Это было даже не кокетство, у нее не было никакой заинтересованности в нем — она вообще не интересовалась ничем, кроме того, как она выглядит и что на ней надето. Брэд отлично понимал, что это не женщина, а просто женская форма с прекрасно сделанным лицом.

Алексис и мать стали поговаривать, что неплохо было бы остаться еще на неделю, но только при упоминании об этом Пейдж пришла в ярость: она уже семь дней обслуживала их, разнося по комнатам ромашковый и мятный чай, минеральную воду, завтраки, ленчи, ужины, чистые простыни, дополнительные подушки. Ей даже пришлось поехать и купить матери одеяло с электроподогревом. Они не отвечали на телефонные звонки, не могли приготовить для себя больше чем стакан воды, не соображали, как пользоваться телевизорами в их комнатах, и, кроме того, не ладили с Энди. В общем, они, как обычно, были совершенно бесполезны.

За неделю они в общей сложности пробыли в палате Алисон не больше получаса, то есть все произошло именно так, как и предсказывала Пейдж во время разговора с Тригви.

— Я полагаю, что вам лучше уехать после этого уикэнда, — решительно сказала Пейдж. При этих словах на лице матери появилось выражение ужаса:

— Но мы не можем бросить тебя одну с Алисон!

И на этот раз Пейдж нечего было ответить ей.

Брэд вел себя по отношению к ним — и особенно к Алексис, не проронившей почти ни слова за весь вечер, очень радушно. Но сразу же после возвращения домой, когда сидевшая с Энди девушка уехала, он спокойно сказал Пейдж, что собирается покинуть их.

— В одиннадцать часов?! — поразилась Пейдж Хотя чему было удивляться — он и на неделе практически не показывался, это вполне соответствовало его теперешнему распорядку. За эти три недели их брак практически превратился в ничто. Так что она только молча кивнула, решив не ввязываться в новую ссору.

— Извини, Пейдж, — вдруг начал объяснять он, — я просто влип.

— Ну да, — бросила она, расстегивая «молнию» на платье. — Понимаю. И Алли тоже.

— Это не имеет к моим личным проблемам никакого отношения.

Но они оба прекрасно понимали, что имеет. Именно это развело их, и теперь им никогда не сойтись вновь.

Она пошла в ванную, а когда вернулась, Брэда в комнате уже не было. Пейдж долго лежала в кровати, ей никак не удавалось заснуть. Вообще, в последнее время у нее начались нелады со сном. Она подумала, что следовало бы позвонить Тригви, но потом решила, что это нечестно.

Она вовсе не собиралась использовать его как орудие мести Брэду.

За завтраком мать пела дифирамбы Брэду — как Пейдж повезло, что у нее есть такой муж! Как ни странно это было для матери, но Брэд, на ее взгляд, оказался очень приличным человеком. Пейдж, не проронив в ответ ни слова, продолжала пить кофе.

Она поехала к Алисон одна, оставив Энди, несмотря на протесты, на их попечение. Они стонали, что не знают, что делать, если вдруг возникнут какие-нибудь проблемы с мальчиком.

— А его не нужно будет купать? — запаниковала Марибел. Трудно поверить, что это говорила жена врача, мать двоих детей! Как она могла быть такой беспомощной?

— Мама, ему семь лет. Он сможет сам о себе позаботиться. Если хотите, он даже может приготовить вам ленч. — Ее позабавила мысль о том, что семилетний сын гораздо более приспособлен к жизни, чем эти взрослые женщины.

В госпитале Пейдж встретила Тригви и долго проговорила с ним, изливая все, что накопилось у нее на сердце. Приезд матери совершенно обессилил ее, и Тригви это почувствовал.

— И все-таки я не понимаю, чем они так раздражают тебя? — спросил он, в очередной раз поражаясь ее жесткой реакции в отношении ближайших родственников.

— Всем. Тем, что они есть, и тем, чем они не являются, тем, что они делают и чего не делают. Это другие люди, и я терпеть не могу находиться рядом с ними, я не люблю, когда они живут рядом с моими детьми и со мной.

— Но, может быть, в этом нет ничего страшного, все люди разные. — Его поразила ярость, что слышалась в ее голосе, когда она говорила о своей семье. Что-то явно мучило ее.