Смятая постель

Когда он вернулся на рассвете небритый, расхристанный, он увидел, что Беатрис спит; она лежала на животе, подложив руку под голову, погруженная в глубокий, крепкий сон, такой он не раз видел ее, живя с ней. Он посмотрел на ее профиль, на руку, свесившуюся с кровати, на продолговатые веки и, не раздеваясь, лег рядом с ней, даже не подумав ее разбудить. Его собственная судьба и судьба его любви больше ему не принадлежали: и, очевидно, навсегда. Как очевидно было и счастье проснувшейся спустя три часа Беатрис.

Глава 28

Эдуар спал. Он пришел домой, чтобы вызнать у нее подробности, изучить себя, побить ее или простить. В общем, «выяснить отношения» – как любят говорить обманутые. Но и алкоголь способен на измену – Эдуар спал. Беатрис смотрела на него; во сне у него было выражение лица, какого она никогда не видела наяву: он выглядел счастливым. Сон Эдуара всегда волновал Беатрис; этот сложный, всегда ненасытный и неутомимый мужчина во сне становился довольным ребенком, он видел счастливые сны и всегда был рад в них погрузиться. Глядя, как он спокойно и расслабленно лежит, положив руку на грудь, она обратила внимание на молчаливое согласие его тела и духа. Она видела, как он повел рукой по кровати, ища ее, и, не найдя, свернулся клубком, продолжая улыбаться, и подумала, что это и есть символ всей его мужской жизни. И во сне, и наяву он был неизмеримо далек от всех прочих ее любовников – мужчин, которые во сне скрипели зубами, беззвучно жаловались и стонали, – и если на их лицах и отражалось что-то, так только гримаса страха. Эдуар же спал, как дитя с чистым сердцем, каковым он и был и какого она любила. И он ее любил – ведь он вернулся. Он подумал и понял, что история с Никола, если она и не придумана, то сильно раздута, и он ее простил. Она смотрела на него, небритого, осунувшегося, доверчивого, и думала, какой бес ее попутал рассказать ему накануне о Никола, зачем нужно было говорить правду человеку, который не выносит правды и которого она за это и любит.

Напевая, она прошла в соседнюю комнату, которая называлась комнатой Эдуара, потому что там он держал свои рукописи и спал, пока она болела. «Надо поменять здесь занавески, ковер и мебель», – подумала она и с улыбкой отметила, что именно в тот миг, когда решаешь оставить мужчину в своей спальне и своей постели и, может быть, на всю жизнь, начинаешь готовить ему холостяцкий угол, где он и будет укрываться от твоей любви. И, наоборот, для мужчины, который перестал нравиться, никто не готовит никакого убежища, никакого места отступления: ему остается одно: в том же темпе (галопом), только в противоположную сторону проделать все тот же короткий путь от входной двери до вашей спальни. Голубая тетрадь Эдуара лежала на тумбочке, и, открыв ее, Беатрис удивилась, каким прилежным почерком, как чисто и разборчиво она была исписана. Она решила полистать начало, а потом сварить себе кофе.

Прошло два часа, она забыла не только о кофе, но и о своем любовнике и ждала возвращения Фредерика, главного героя пьесы. Этот Фредерик был сильным человеком, но и слабым тоже, прохвост, но как верно все подмечал, и женщины, они тоже были правы; они говорили друг другу ужасные вещи, и странные, и забавные, и безумно нежные. Одни реплики вызывали в воображении какие-то чудные картины, другие надрывали вам сердце. И Беатрис вдруг почувствовала груз на своих плечах. Ношу и легкую, и тяжелую, о которой не могла уже позабыть и не могла ее сбросить: талант Эдуара. Она знала, что он талантлив, она ведь читала его пьесы; но как с тех пор он вырос – какое напряжение чувств, какие отточенные диалоги – и во всем трепещет живая жизнь. Он стал настоящим серьезным драматургом. И случилось все это с ней рядом, без нее, потому что он никогда не говорил с ней об этом. Но обиды Беатрис не почувствовала. Никакой эгоизм не устоял бы перед красотой, утонченностью и поэтичностью этой пьесы, и, чувствуя себя причастной к ней, Беатрис ощутила гордость. Ведь в том-то и дело, что он написал эту пьесу рядом с ней, и если не напрямую благодаря ей, то все-таки благодаря теплу ее постели, жестокости ее ударов Эдуар сумел ее написать. Она гордилась им, собой и ими обоими.

Эдуар все еще спал, лежа поперек постели, и Беатрис положила руку ему на лоб. Он открыл глаза и тут же закрыл их, удивленный тем, что он здесь, в голубой спальне, и уже встревоженный: опасаясь, что Беатрис рассержена за это.

– Ты вчера поздно пришел. Хочешь кофе?

И тогда он все вспомнил, и его захлестнула волна той же любви и того же отчаяния. Он не сомневался, что все потеряно: голубые стены, дверь в сад, кровать, и картины на стенах, и эта черноволосая женщина, такая соблазнительная в халате с русским орнаментом. Все это он перебирал вчера, сидя в баре, словно душераздирающие воспоминания, и утренний свет не лишил голубую спальню ночной душераздирающей красоты. Эдуар обнял Беатрис, положил голову ей на плечо и поцеловал в шею. Ему казалось, что он насквозь пропитан табаком и отчаянием. Он вспомнил бары, где был, толпы чужаков, свое горе, и у него защипало глаза. Но Кати уже принесла кофе и обычным ровным голосом сказала: «Доброе утро», в дальней комнате зазвонил телефон, и все вокруг словно бы спешило его уверить, что вчерашнее было всего-навсего кошмарным сном. И он сдался наступившему счастью, взял кофейник из рук Беатрис, поцеловал ей руку, лоб, виски, щеки, грудь, любя ее до безумия, став растерянным и безоружным, словом, таким, каким он завоевал Беатрис.