Гладь озера в пасмурной мгле (сборник)

– Памятник Моисею Маймониду, известному еврейскому целителю и философу, – объявила на английском женщина-экскурсовод, похожая на меня гораздо больше, чем моя собственная сестра Вера. – Ярчайший представитель еврейской общины Кордовы – одной из самых богатых и блестящих общин, процветавших во времена кордовского халифата. Он прожил в Кордове первые тринадцать лет своей жизни, затем семья вынуждена была бежать... Существует поверье, что прикосновение к его туфле приносит счастье. Можете попробовать.

Все туристы, как один, оживленно потянулись к левой ноге философа. Мы с Борей стояли поодаль и пережидали, когда с неменьшим энтузиазмом они нас покинут.

Экскурсовод встретилась со мной взглядом, вдруг подмигнула, негромко проговорив что-то по-испански, и стала спускаться вниз по улице, взмахом руки уводя за собой своих овечек. Две зазевавшиеся тетки выбежали из-за дома, подскочили к памятнику, судорожно ковшиком ладони начистили талисман и побежали догонять группу.

– Совсем одурели эти туристы, – сказал Борис.

– Вот именно, – подтвердила я и, дождавшись, когда он свернет за угол, вороватым движением погладила носок бронзовой туфли статуи великого еврейского Командора, одинокого сторожа давно угасшей синагоги, ибо, как писал трагический гений этих мест Федерико Гарсиа Лорка, «где-нибудь в другом месте можно утешиться чем-то и в одиночестве, но что может быть более драматичным, чем остаться одиноким в Кордове?».

4

Если б я знал, что есть у нашего народа свое царство на земле, я оставил бы свое высокое положение, бросил бы свою семью и шел бы по горам и долинам, по суше и по морю, пока не пришел бы в то место, где живет господин мой, царь иудейский.

Я увидел бы, как живет спокойно остаток Израиля, и тогда я излил бы свою душу в благодарностях Богу, который не отнял своего милосердия от бедного народа своего.

Из письма Хасдая Ибн-Шапрута, министра владыки Кордовского халифата Абдуррахмана III – Иосифу, князю Хазарии (Х век)

От Кордовы до Гранады – оливковые рощи вдоль и вдаль, по диагонали взбираются по холмам. Как будто кто рыбацкую сеть набросил. Чем ближе подбирается автобус к Гранаде, тем чаще он ныряет в улочки белых андалузских городков, погруженных в обморок сиесты...

И наконец – снежная гряда Сьерры-Невады разворачивает свои голубые врата. И ты ожидаешь неги, разлитой на трех легендарных холмах. Твое воображение уже рисует живописные сцены прочувствованных ночных фламенко в живописном районе цыган Сакромонте, глубокий женский голос, источающий... и тому подобное, что щедро сулит тебе скверно переведенный с испанского путеводитель...

Между тем, едва выйдя на площадь перед автобусной станцией, ты кожей ощущаешь в воздухе все что угодно, но только не негу. И очень скоро понимаешь, что Гранада – город жестокий, опасный, замкнутый на себе. Город, где живое и мертвое переплетаются и врастают друг в друга.

Может быть, это неосознаваемое в первый миг чувство разлито в воздушной среде города, в которой преобладает жесткое распределение светотени... А может быть, виновата опасная тьма обшарпанных таверен Альбайсина. Мы сдуру забрели, вернее, вскарабкались вверх по холму совсем уж в укромные улочки этого арабского района. И куда бы ни сунули свои простодушные туристические физиономии насчет выпить кофейку – видели в полумраке только чьи-то босые ноги на драных одеялах. Несколько раз нам с любезно-криминальной улыбочкой предлагали курнуть гашиша.

Потом минут сорок, тяжело дыша, уносили ноги из этих нешуточных мест, пока не спустились вниз, к более безопасным водопоям.

...Этот город, который называли когда-то «еврейским» не только по числу проживавших в нем евреев, но и по количеству зданий, виноградников и земель, им принадлежащих, даже название свое получил от еврейского квартала «Гарнатха Аль Яхуд».

И – куда деться от персонажей этой истории! – на одной из центральных площадей – памятник Изабелле Католичке и Кристоферу Колумбу. Коленопреклоненный Колон принимает из рук королевы письмо с высочайшим повелением совершить экспедицию к берегам Индии.

Индии, м-да...

Экспедицию Колумба финансировали знатные и богатые евреи и марраны. Они не были чересчур доверчивы. Что заставило того же Луиса де Сантанхеля вложить семнадцать тысяч дукатов в безумную затею пришлого бродяги? И почему адмирал Колумб первое письмо с отчетом об экспедиции отправил не великим королям, высочайшим своим указом пославшим его в экспедицию, а дону Аврааму Сениору, королевскому казначею, приложившему немало усилий к тому, чтобы убедить Изабеллу и Фердинанда в необходимости этого шага?..