Книжный вор

Окно.

Руки на раму, мах ногами.

Пятками об пол.

Книги, страницы, счастливое место.

Лизель вынула книгу с полки и села с нею на пол.

Дома ли она? — гадала Лизель, хотя ей было все равно, крошит Ильза Герман картошку на кухне или стоит в очереди на почте. Или зависла над ней призраком, онемелая и высокая, рассматривая, что там читает девочка.

Теперь Лизель было просто все равно.

Она долго сидела и смотрела.

Одним глазом еще глядя сон, вторым она видела, как умер брат. Простилась с матерью и представляла, как та одиноко ждет обратного поезда в забвение. Проволочная женщина вытянулась на земле, и ее вопль катился по улице, пока не завалился набок, словно монета, изголодавшаяся по разгону. Молодой мужчина висел на веревке из сталинградского снега. Она видела, как пилот бомбардировщика умер в железном коконе. Она видела, как еврей, который подарил ей две самые драгоценные в ее жизни книги, шел в концлагерь. И в сердцевине всего она видела фюрера — он выкрикивал свои слова и раздавал их людям.

Эти картины и были миром, и мир похлебкой кипел в ней, а она сидела среди прекрасных книг с ухоженными названиями. Все это варилось в ней, а она водила глазами по страницам, до краев своих животиков заполненным абзацами и словами.

Вы гады, думала она.

Прекрасные гады.

Не хочу вашего счастья. Прошу вас, не смейте наполнять меня и внушать, будто это даст что-то доброе. Смотрите на мои синяки. Глядите на эту ссадину. Видите ссадину у меня внутри? Видите, как она разрастается прямо у вас на глазах, разъедает меня? Я больше не хочу ни на что надеяться. Не хочу молиться, чтобы Макс остался жив и невредим. Или Алекс Штайнер.

Потому что мир не заслуживает их.

Она вырвала из книги страницу и разодрала ее надвое.

Потом целую главу.

И скоро не осталось ничего, кроме обрывков слов, разбросанных у нее между ног и вокруг. Слова. Зачем им вообще надо существовать? Без них ничего этого бы не было. Без слов фюрер — пустое место. И не было бы хромающих узников, нужды в утешении или в словесных фокусах, от которых нам становится лучше.

Что хорошего в словах?

Это она сказала уже вслух — освещенной оранжевым комнате.

— Что хорошего в словах?

Книжная воришка поднялась и тщательно шагнула к библиотечной двери. Дверь возразила тихо и несмело. Просторный коридор был пропитан деревянной пустотой.

— Фрау Герман?

Вопрос вернулся к ней и попробовал еще раз метнуться к входной двери. Но пролетел лишь до полпути, бессильно плюхнувшись на пару толстых половиц.

— Фрау Герман?

Ее зов приветствовала только тишина, и у Лизель возник соблазн найти кухню — для Руди. Она удержалась. Было бы неправильно красть еду у женщины, которая оставила ей словарь за оконным стеклом. К тому же Лизель только что уничтожила одну из ее книг — страницу за станицей, главу за главой. И так наделала довольно вреда.

Лизель вернулась в библиотеку и выдвинула ящик. Села за стол.

* * * ПОСЛЕДНЕЕ ПИСЬМО * * *

Дорогая фрау Герман,

как видите, я опять побывала в вашей библиотеке, и я изорвала одну из ваших книг. Это оттого, что я сильно разозлилась и испугалась и захотела убить слова. Я воровала у вас, а теперь испортила вашу вещь. Простите меня. Чтобы наказать себя, я, наверное, перестану к вам приходить. Хотя наказание ли это вообще? Я люблю вашу комнату и ненавижу ее, за то, что она полна слов.

Вы были моим другом, даже когда я обижала вас, даже когда становилась несносной (слово, которое я нашла в вашем словаре), и теперь я, наверное, оставлю вас в покое. Простите за все.

И еще раз — спасибо.

Лизель Мемингер

Лизель оставила записку на столе и в последний раз простилась с комнатой, трижды обойдя ее по кругу и ведя пальцами по заглавиям. Насколько она ненавидела их, настолько же не могла перед ними устоять. Хлопья изорванной бумаги были разбросаны вокруг книги под названием «Правила Томми Хоффмана». Из окна потянуло сквозняком, и несколько обрывков взлетели и упали.

Свет по-прежнему был оранжевым, но уже не таким блестящим, как прежде. В последний раз она схватилась рукой за деревянную оконную раму, последний скачок проваливающегося желудка и последняя вспышка боли в подошвах, когда Лизель приземлилась.

К тому времени, как девочка спустилась с холма и перешла реку, оранжевый свет исчез. Небо промакивали тучи.