Рассказы о прежней жизни

— А так, — пояснил довольный произведенным эффектом Салопыч. — Совсем без денег…

Тут мы увидели на столике две дамские кофточки с не оторванными еще этикетками — и нам все стало ясно. Салопыч, видимо, купил сразу две кофточки в одном магазине, и дальновидный хозяин поощрил его за это бесплатными носочками.

Носки были совсем крохотные, вряд ли они годились даже грудному ребенку, разве что на куклу, — но Салопыч не спускал с них любовного взгляда.

Мы переглянулись.

— Ой, Салопыч, берегись! — поддел Курова Славка. — Завлекающий маневр. Это они тебе наживку кинули.

Салопыч недружелюбно сопнул носом и, повернувшись к нам спиной, упрятал свою премию в чемодан.

С тех пор Салопыч начал отбиваться. Он больше не ходил, в свободное от матчей время, вместе с нами — глазеть на каналы, рекламу, умопомрачительные витрины. Исчезал один. Частенько возвращался он из города с аккуратными пакетами. Некоторые разворачивал и доставал оттуда разные мелкие покупки, а иные сразу убирал подальше. Потом ложился на койку и молча, сосредоточенно смотрел в потолок.

Мы догадывались, что у Салопыча складываются какие-то свои отношения с проклятыми капиталистами, в которые он нас посвящать не намерен.

И наконец наступил день, когда Славка встревоженно сообщил мне:

— Салопыч-то… совсем пропадает. Надо выручать. Это было возле ледового стадиона, перед решающим матчем СССР — Канада.

— Пошли! — сказал я.

Мы разыскали Салопыча за углом стадиона, против восточной трибуны. У него был вид совершенно потерянный: макинтош расстегнут, шляпа съехала набок, челюсть отвисла. В неподвижных глазах Салопыча отражалась тусклая стокгольмская весна.

— Себе — плащ и шарфик, — услышали мы его бормотание. — Жене — две кофточки, брату — штаны, своячнице — блузку, теще — плед, Леночке — колготки, Вовочке — свитерок…

Я понял, что Салопыч подсчитывает, какие шмутки уже купил и сколько еще может купить все на те же скромные рубли, которые нам поменяли на кроны. Салопыч обалдел от дешевки. Настолько, что больше не замечал контрастов. Того, например, что вместо кучи синтетического барахла на эти же деньги можно купить лишь две трети костюма из натуральной ткани. Его кормили на теплоходе, на удовольствия Салопыч кроны не тратил и потому не знал, что проел бы здесь весь обмен за четыре дня. А уж пропил бы и вовсе в два присеста.

Мы взяли его с двух сторон под руки — Салопыч вдруг обмяк.

— Как же так? — спросил он, невидяще блуждая глазами. — Как же?.. А говорили, что загнивают…

— Салопыч, — осторожно начал я, догадываясь, что случай трудный и начинать надо с азов. — Ну-ка, вспомни: царская Россия отставала от высокоразвитых стран на сто лет. На целых сто!..

— К тому же шведы четыреста лет не воевали! — подхватил Славка, сообразивший, куда я клоню.

— Вот именно, — сказал я. — Не воевали. И гнали эту мануфактуру…

— Из нефти, Салопыч! — тряхнул его Славка. — Это же все синтетика. Ты думаешь, что шерстяных кофточек набрал? Фигу! Ты нефти везешь два килограмма…

— Во всяком случае, лет через десять у нас этого барахла тоже навалом будет, — сказал я. — Заведешь себе десять штанов.

— Хотя не в штанах счастье, — ввернул Славка.

— Точно, — подтвердил я, — не в штанах. Ты посмотри на этих шведов — какие они все смурные. Штаны есть, а счастья нет.

— Вообще все это дерьмо! — распаляясь, заявил Славка. — Хочешь, я сейчас свой реглан под колеса брошу? Хочешь?! — Славка рванул купленный вчера болоньевый плащ так, что пуговицы полетели. — Плевал я на него!..

Так мы, в четыре руки, обрабатывали Салопыча, и он начал вроде бы помаленьку приходить в себя.

— Совсем ошизел мужик, — задышал мне в затылок Славка, когда мы пробирались на свои места. — Как думаешь: поможет — нет?

Я пожал плечами.

Вечером на теплоходе мы сидели у стойки бара и предавались «буржуазному разложению»: пили маленькими порциями виски с содовой.

Появился Салопыч. Он был в пижаме, надетой поверх майки-безрукавки.

Салопыч подошел к стойке — лысина его оказалась рядом с моим плечом.

— Налей сто пятьдесят, — буркнул он, отрывая от пачки бон полуторарублевый лоскуток. На теплоходе в ходу у нас были боны, за которые на берегу купить было ничего нельзя, разумеется.

Бармен налил ему в большой фужер сто пятьдесят водки.