Рори рассмеялся, и тут ему на глаза попался маленький белый цветок, лежащий впереди на дороге. Прентис недоуменно взглянул на него, а когда понял, чему смеется дядя Рори, улыбнулся. И ступил на цветок. Подпрыгнул и взвизгнул от боли.
– Ой, нога! Больно! Ой! Ой!
Рори на секунду замер с открытым ртом, глядя, как прыгает по земле Прентис, перекосившись в лице и держась за лодыжку. Сначала Рори подумал, что Прентис притворяется, но гримаса на лице мальчика убедила его: это настоящая боль. Прентис соскочил на траву и повалился, все так же держась за ногу; из сандалии торчало что-то белое.
– В чем дело? – опустился Рори на корточки рядом с Прентисом.
Мальчик дрожал; когда он повернул к Рори голову, тот увидел слезы на глазах.
– Не знаю! – проскулил Прентис– Наступил на что-то.
– Дай-ка взглянуть.– Рори уселся на траву и взялся за ногу Прентиса. Белый цветочек, который он заметил на дороге, вонзился в сандалию мальчика. И это был вовсе не цветок, а бумажный флажок «Королевского национального института спасения на водах» – такие прикалываются к одежде с помощью булавки. Булавка наличествовала – она-то и проткнула подошву. Рори, увидев ее, обмер: железка почти целиком вошла в ногу мальчика, почти в центре стопы.
У Прентиса по ноге бежали судороги, мальчик корчился на траве.
– Ой, как больно, дядя Рори,– произнес он дрожащим голосом.
– Это всего лишь иголка,– попытался ободрить его Рори.– Сейчас выну.
Он облизал губы, потер друг о друга большой и указательный пальцы, а левой рукой крепко взялся за ногу Прентиса. Ногтями нашел головку булавки, почти утонувшую в коричневой резиновой подошве. Прентис захныкал, чуть не вырвал ногу из руки Рори. Рори сжал зубы и потянул. Булавка вышла – добрый дюйм стали заблестел в лучах солнца. Прентис закричал, но тотчас утих. Рори осторожно опустил ногу мальчика. Прентис сел; у него дергались лицевые мышцы.
– Уже не так больно,– сказал он и рукавом вытер лицо.– Что это было?
– Вот.– Рори показал ему булавку.
– Ой! – снова перекосилось личико Прентиса.
– Надо бы укол от столбняка сделать,– сказал Рори.
– Опять колоться?! Ну уж нет!
Они сняли сандалию и белый носок. Рори пососал крошечную ранку и сплюнул – хотел удалить грязь. Прентис, со слезами на глазах, нервно засмеялся:
– Что, дядя Рори, плохо пахнет?
Рори бросил в мальчика его же носком и ухмыльнулся:
– Малыш, я ведь в Индии был. Это фигня по сравнению с тем, что я там нюхал.
Прентис надел носок и сандалию и встал – видно было, что это далось не безболезненно.
– Ну что, поиграем в разносчика угля и его мешок? – Рори повернулся к мальчику спиной и, пригнувшись, растопырил руки.
– Дядя Рори, а вы не боитесь? А если я слишком тяжелый?
– Запрыгивай, приятель, я же знаю, ты соломинка. Может, с тобой на закорках пойду быстрее – больно уж медленно ты плетешься. Полезай.
Прентис обвил руками шею Рори и вскарабкался на спину, и Рори припустил бегом. Прентис завизжал от восторга.
– Что я говорил? – сменил Рори бег на быструю ходьбу.
– Я правда не слишком тяжелый, дядя Рори?
– Для такого шкелета – не слишком.
– Дядя Рори, а вы не думали, что, если Бог накажет за воскресную ходьбу?
Рори рассмеялся:
– Ну, вот еще!
– Дядя Рори, а вы в Бога верите?
– Нет. То есть в христианского Бога не верю. В какого-нибудь другого – может быть.– Дядя Рори пожал плечами и усадил Прентиса поудобнее.– В Индии мне казалось, что я мог бы уверовать. А когда вернулся, все как рукой сняло. Наверное, это как-то зависит от того, где ты находишься,– Он поглядел вбок, на искрящийся махайр – бескрайний изумрудный простор, густо усеянный цветами, такими яркими, что, казалось, в них горят лампочки.– Место влияет на человека. Переезжаешь – и у тебя мысли меняются. По крайней мере, в Индии так.
– А в Америке? Она влияла на то, о чем вы думали?
Рори тихо рассмеялся:
– Да, еще как. Но чаще – совсем противоположным образом.
– А вы снова уедете?
– Думаю, да.
Прентис вытянул руки вперед. Рори глянул за запястья мальчика – худенькие, хрупкие. Одна рука гак и держала флажок института спасения на водах, булавка крутилась между пальцами.
– А когда вы в Бога верить перестали? – спросил Прентис.
Рори пожал плечами:
– Трудно сказать. Кажется, самостоятельно думать я начал примерно в твоем возрасте, может чуть пораньше.
– А-а…