Воронья дорога

«Староват я уже для таких приключений», – пробормотал он. На чердаке царил кромешный мрак, лишь чуточку света попадало сзади, из чуланчика. Ощупью он перебрался через балку, высвободил из чуланчика ноги. Посидел на корточках, подняв руки чуть выше головы, чтобы придерживаться за неошкуренное стропило. Протянул ногу до следующей балки, затем рукой – до другого стропила. Осторожно переместил свой вес. Вот так, сделано. Потолок, он знал, из шпона и штукатурки; ступишь – и мигом окажешься внизу. Или в ванную угодишь, или в комнату близняшек. Папочка с потолка сверзился! То-то будет соплюхам пища для кошмарных снов до конца жизни.

Он неуклюже перемахивал с балки на балку, от стропила к стропилу. Ну, точно макака, думал он. Мерзли ноги, и при этом он обливался потом! Жутко хрустели колени и шея – и поделом недоумку, возомнившему себя на старости лет акробатом.

Он оглянулся на свет – его источник, купол обсерватории, был теперь в добрых двадцати футах. Оглянулся и подумал, не вернуться ли. В самом деле, сколько можно дурака валять?

Но уж коли начал, надо закончить.

И тут он заметил впереди сияние. Слабейшее, оно просачивалось между двумя балками. Он улыбнулся: «То, что нужно!» Еще одна балка преодолена, и ближе свет. И уже виден край лючка, и вот уже Фергюс наклонился над ним. Мягким светом нарисован квадрат в потолке. Слышны голоса. Вот же корова безмозглая, радио, что ли, слушает посреди ночи?!

Снова он опустился на колени, уперся пятками в балку. В коленных чашечках здорово кололо – почти вся его тяжесть пришлась на них.

Он нащупал края квадратной крышки, аккуратно ее приподнял. Старушка наша голову свихнет над тайной запертой комнаты, если сейчас возьму да спущусь неслышно, разденусь и лягу рядом! И шиш когда догадается, как мне этот фокус удался! Впрочем, догадается – утром пройдет по следу и все поймет. Зря торцевую панель чуланчика на место не поставил – через нее светит из обсерватории. Хотя ерунда это. Вряд ли Фиона сюда полезет.

Ближайший край крышки приподнялся над балкой дюйма на три. Придерживая его, Фергюс наклонился, заглянул в комнату и улыбнулся: интересно посмотреть на Фиону под таким углом.

Голоса. Теплый воздух и голоса.

– О… Боже, боже, боже, боже… Да, да, да, да…

Не сразу до него дошло, что происходит.

Но дошло.

На постели лежала Фиона. Одеяло полуоткинуто, в комнате горит только свечка возле кровати. Волосы рассыпаны по подушке, вторая подушка – на полу…

И здесь же – Лахлан Уотт. Обвил Фиону ногами, ритмично вздрагивает всем телом. Одна рука сжимает ей грудь, другая зарылась в волосы, пальцы обхватили шею. Одеяло ползло вниз, Фиона раскидывала руки, хваталась за край простыни, за край прикроватного столика. Голова ее моталась из стороны в сторону.

– Да, да, да, да…– снова забормотала Фиона, и Лахлан, худой, жилистый, сильный, точно степной бык, потянул ее на себя, раздвинул ей ноги, усадил верхом. Фиона прильнула, обняла его за шею, и через несколько вертикальных тычков он ее снова опрокинул на кровать. Фиона застонала, не отпуская его шею, потом выпрямила кверху ноги над его содрогающимися худыми ягодицами, стала гладить ступнями его ляжки и икры. Одной рукой схватила его за зад, прижала чреслами к себе, а другой водила по всему его телу, лаская ребра, талию, бедра. Еще раз простонав, сунула ладонь под него, взялась за мошонку. Стала гладить, пожимать, перебирать.

– Уй, ё-о!..– откликнулся на это Лахлан Уотт, выгибаясь в дугу.

Фиону затрясло, ее стоны перешли чуть ли не в визг. Несколько частых судорожных вздохов – и она замерла, вжав голову в ложбинку между плечом и шеей Лахлана Уотта.

Фергюс беззвучно опустил крышку люка.

Он очень замерз, и вдобавок не выдержал мочевой пузырь. Теплая жидкость текла по мошонке и ляжке, но уже колено – студила. И все же уходить он не торопился. Постоял на коленях в потемках, послушал ослабевающие звуки страсти.

Наконец медленно повернулся и, удвоив осторожность, совершенно протрезвевший, двинулся к зыбкому свету в дальнем углу холодного и тесного чердака.

Глава 11

Если год нашего безумия 1990-й начался для меня неблагоприятно, то вскоре Рок, или госпожа Удача, или его величество Шанс, или Господь Всемогущий, или Жизнь, или Эволюция – кто бы то ни был, что бы то ни было – принялся (лась, лось) доказывать, что запутанный клубок ужасных неприятностей, пришедшихся на первые дни года, был всего лишь мягкой, скромной прелюдией катастроф, запланированных для меня на предстоящие недели и месяцы… И эти катастрофы посыпались на мою несчастную голову с такой скоростью и в таком количестве, что я, переживая их, даже испытывал некое противоестественное удовольствие… какое испытывает, вероятно, медведь от медвежьей болезни при встрече с охотниками.