— Давай, вылезай, — похититель снял замок с ремня безопасности. И прибавил: «Пожалуйста».
Гарден перелез через борт. Его ноги в кожаных ботинках и шерстяных носках утонули в морской воде по щиколотку, но он стоял на твердом песке, готовый бежать. Однако, он помедлил.
— А вы со мной не идете?
— Этого от нас не требуется.
— Что вы от меня хотите?
— Иди на свет, — человек указал на мерцающий огонек, полускрытый дюнами.
— А если я побегу? Вы будете стрелять?
— Ты видел у нас оружие?
— Да вроде нет.
— Иди на свет. Это для тебя сейчас единственный разумный путь.
Том отошел от полосы прибоя, наклонился, чтобы отряхнуть брюки и вылить воду из ботинок.
Будто плавучее бревно, лодка приподнялась на седьмой, самой высокой, волне и заскользила назад в море. Когда она оказалась достаточно далеко от берега, двигатель заработал с нарастающим визгом. Из трубы вырвался оранжевый выхлоп, лодка развернулась и исчезла в темноте.
— Иди на свет, — повторил Гарден и зашагал по чистому, белому, шуршащему песку.
Александра откинулась назад, провалившись в мягкое сиденье «порше». Спиной почувствовав ускорение, она уперлась ногами в дверь и центральную стойку, чтобы смягчить боковые толчки. На коленях у нее мирно поблескивал пеленгатор. Теперь, когда они находились на открытой дороге, оранжевый огонек уже не опережал их.
Она взглянула на спидометр: 195 километров в час. Возможно, она видела вовсе не катер, а скоростной водный планер. Это затруднит дело.
— Все, что мы можем сделать, — это ехать по прибрежному шоссе и не терять сигнал его передатчика, — мягко сказал Хасан, словно читая ее мысли.
— Что если мы его потеряем?
— Тогда дело всей жизни, как говорят американцы, «вылетит в трубу». Мне еще предстоит решить, что в этом случае делать с тобой.
— Можно подождать следующей инкарнации.
— Ты, наверное, можешь подождать, я — нет.
— Мы можем найти другой «субъект». Наверняка где-то в мире есть еще сенситивы.
— Наш сенситив вот здесь, — Хасан протянул руку и дотронулся до стеклянной пластинки. — Единственный и неповторимый.
— Ну, это еще не доказано, — ей самой был неприятен собственный голос, вялый и раздраженный.
— И так все ясно. Французы доказали это своими действиями.
Хасан взял телефон и набрал номер. Он дождался ответа и заговорил по-арабски. Его мягкая речь приобрела командирские нотки, он указывал направление, назначал места сбора, давал распоряжения относительно оснащения, персонала, деталей операции. Потом он молча слушал, очевидно, его приказания повторялись для ясности. «Туфадхдхал», — сказал он в заключение и повесил трубку.
— Если ты сумеешь вернуть Гардена… — сказал Хасан Александре.
— Если мы сумеем вернуть его, — поправила она.
— Если… Можешь тогда попробовать сама с ним поработать. Подведи его к последней черте, пока не увидишь смерть в его глазах. После этого можешь концентрирую его внимание и возвращай на путь познания.
— Не знаю, хорошо ли это будет, Хасан, — она замялась. Никогда прежде она не оспаривала его приказы, даже те, что высказывались в форме предположения.
— А почему нет? — в его голосе зазвенела тонкая, но несокрушимая дамасская сталь.
— Это удачный экземпляр. С тех пор, как я приблизила его к Камню, она стал тоньше, острее. Это уже не примитивное животное, реагирующее на простейшие ощущения. Он думает. Он научился видеть. Он опасен.
— И что из этого?
— Он может убить меня, Хасан!
— Ну и что? Ты старше и хитрее его. Ты что-нибудь придумаешь, чтобы защититься.
— Да, я буду для него недостижима и непостижима там, где мне уже не потребуется ничья помощь.
Несколько минут они ехали молча. Мерцающий огонек на пеленгаторе освещал ее подбородок.
— Тебе хотя бы будет жаль, если он меня убьет? — спросила она наконец.
— Да, пожалуй, Но остановит ли это меня? Нет.
— А если это поможет тебе продвинуться в разработке «субъекта»?
— Тогда мне и жаль тебя не будет.
— Ясно.
Тьма в машине окутала ее.
СУРА 5. ПРЕСЛЕДОВАНИЕ В ПУСТЫНЕ
Круг небес ослепляет нас блеском своим
Ни конца, ни начала его мы не зрим
Этот круг недоступен для логики нашей
Меркой разума нашего неизмерим.
Омар Хайям
Старики в блаженной расслабленности возлежали на душистых подушках, рубахи на груди распахнулись, обнажая курчавые волосы, сливающиеся с жидкими седыми бородками.