Маска Локи

Армия короля Гая, будучи мобильным соединением конных рыцарей, не имела лучников. А Рейнальд не взял ни одного из Керака. Французам нечего было противопоставить рядам мусульманской пехоты, кроме пик и мечей, лишившись которых, воин оставался безоружным.

И все же целый час в то первое утро они кололи пиками, рубили мечами, отбивались щитами. Христиане выстояли. Мусульманские пехотинцы один за другим падали, истекая кровью. Но их оставалось все еще слишком много.

На исходе этого адского часа один из рожков пропел необычный сигнал — две восходящие ноты. Остальные рожки подхватили этот клич. Сарацины разом опустили мечи, оторвались от христианских воинов и отступили. Они удалялись не спеша, а рыцари короля Гая были слишком изнурены, чтобы преследовать. Вместо этого они воткнули острые концы своих щитов в мягкую от крови землю и тяжело повисли на них.

Саладин не беспокоил их целый день, предоставив солнцу потрудиться над головами, а пыли — над глотками христиан.

И снова ночью пронзительный призыв к молитве прервал дремотные песнопения осаждающей армии.

На следующее утро во французском лагере немного оставалось тех, кто выступал за активное сопротивление. Граф Триполийский собрал вокруг себя горстку верных рыцарей и довольно сплоченную группу тамплиеров, одобрявших его намерение. Тамплиеры пришли на рассвете к Великому Магистру Жерару и попросили отпустить их с графом.

Жерар отказал им.

Тогда они попросили его освободить их от обета послушания Ордену Храма.

И вновь Жерар отказал им.

И тогда тамплиеры заявили ему, что отрекаются от своих обетов, что его власть над ними прекращается, что они поедут с графом независимо от того, разрешит им Жерар де Ридерфорд или нет.

Жерар склонил голову перед их волей.

Граф разыскал трубача, изъявившего желание поехать с ним. Его люди собрали всех лошадей, которых не раздуло от голода и не шатало от усталости. Выбрав самых лучших, они выкупили их у владельцев, отдав за это последние куски золота и серебра.

Когда солнце поднялось на востоке, над Галилеей, граф оседлал коня. Его трубач протрубил атаку как вызов звукам мусульманских рожков. Они собирались ринуться на запад, появившись внезапно из тени двух огромных скал перед ослепленными солнцем пехотинцами, охранявшими эту сторону холма.

Когда Жерар провожал их взглядом, его руки и плечи невольно напряглись, словно ощутив натянутые поводья в одной руке, гладкую древесину пики в другой, тяжелые складки кольчуги на груди и бедрах.

Граф и его спутники врезались в строй мусульманской пехоты на полном скаку. Жерар напрягся, ожидая услышать глухой звук сталкивающихся тел и вопли раненых.

Тишина.

Стена тел расступилась, как Красное море перед Моисеем. Граф и его всадники проскочили в образовавшийся проем, набирая скорость на склоне. Когда последний лошадиный хвост исчез в облаке пыли, стена мусульманских воинов сомкнулась, как Красное море перед фараоном.

Хор воплей достиг вершины плато, но трудно было сказать, из чьих глоток они вырвались — французских или сарацинских. Жерар полагал, что знает ответ.

Удавка сарацинского войска снова начала затягиваться вокруг холма. Но на этот раз мусульмане держали дистанцию: десять шагов вытоптанной земли отделяли их от линии обороны, которую заняли изможденные французы. Сарацины были бесстрастны, только губы шевелились в нескончаемом молитвенном пении, глаза же оставались мертвыми. Они не видели перед собой конкретных рыцарей или командиров, выделяя их, ненавидя и придавая им некий статус врага, с которым стоило сразиться. Нет, мусульмане стояли перед строем как перед белой стеной, молясь лишь своему невидимому богу.

Солнце ползло все выше по куполу неба.

Амнет пришел вслед за Хасаном ас-Сабахом — ибо ассасин назвал свое имя в самом начале пути — в узкую долину, по которой струилась неширокая речка, пробивая себе путь к побережью Галилеи. В сером предутреннем свете Амнет разглядел, что это была зеленая низина среди холмов, склоны которой защищали от знойного западного ветра и нежную траву под ногами и цветущие деревья. Речку Амнет не видел, но различал ее певучее журчание среди замшелых камней. Эти звуки были для него сравнимы с отдаленным колокольным звоном во французской деревне. Проснувшиеся перед рассветом птицы отвечали речке звонким щебетанием.

Имя, которое назвал ассасин, ничего на говорило Амнету. Оно было похоже на имя любого араба, который противостоял французской гегемонии на Востоке. Тот факт, что это был ассасин, более могущественный, нежели простой смертный, не страшило рыцаря; Амнет был тамплиером, обладавший могуществом, не доступным простому смертному. Нетрудно было поверить в то, что в мире появился некто, подобный ему.