Канал грез

Она услышала, как человек за лампами перевел дыхание. Возможно, он кивнул головой. Сукре подтащил стул и сел рядом с невидимкой.

— Jefe хочет знать, что ты думаешь о нас. Можно было подумать, что с ней говорит одна из ламп.

— О венсеристах?

— Si ^[40].

Она задумалась о том, как будет правильнее ответить на этот вопрос. Но ведь они догадаются, что она хотела ответить правильно, так какой же толк стараться? Она пожала плечами и опустила взгляд на виолончель, перебирая струны.

— Не знаю. Я не очень знаю, за что вы боретесь.

— За свободу жителей Панамы, — раздалось после небольшой паузы. — А в конечном счете и за Великую Колумбию. За то, чтобы обрезать те веревочки, за которые дергают янки.

— Ну что ж, возможно, это и хорошо, — сказала она, не поднимая взгляда. На другом конце стола стояла тишина. На мгновение ярко вспыхнул огонек сигары. — Я не политик, — сказала она. — Я — музыкант. Во всяком случае, это не моя борьба. Извините, — она подняла взгляд. — Просто мы все хотим выбраться отсюда живыми.

Огонек сигары склонился к Сукре. Она услышала низкий голос, мутноватый, как будто впитавший, проходя к ней через облако голубого дыма, и некоторые его особенности.

— Но ведь янки заставили вас открыть вашу страну, не так ли? В тысяча восемьсот пятьдесят четвертом американский флот заставил вас начать торговать. — Она скорее почувствовала, что Сукре ближе наклонился к говорящему человеку, снова услышала его бормотание. — А затем, неполных сто лет спустя, они сбросили на вас атомную бомбу.

Сигарный огонек сместился вбок, она с трудом различала его в лучах левой лампы и представила себе невидимо сидящего в кресле человека, одной рукой облокотившегося на подлокотник.

— Ну? — спросил Сукре.

— Да, все так и было, — сказала она. — Мы… - Она с трудом подбирала слова, чтобы описать полтора столетия беспримерно радикальных перемен, которые пережила за это время Япония. — В нашей изоляции была сила, но так не могло продолжаться вечно. Когда нас… вынудили измениться, мы изменились и нашли новые силы… или новую форму прежних. Мы перестарались; мы хотели стать похожими на другие народы; вести себя так же, как они. Мы разгромили Китай и Россию, и мир был поражен этим и поражен тем, как мы хорошо обходились с пленными… затем мы стали… наверное, слишком заносчивы и решили, что можем потягаться с Америкой и вести себя… с иностранными дьяволами так, словно не считаем их за людей. В ответ к нам стали относиться точно так же. Они были не правы, но и мы тоже. Потом у нас началось процветание. Нам есть о чем скорбеть, но… — Она опять вздохнула, посмотрела на струны, расположила на них пальцы, представляя, что берет аккорд. — … Нам не приходится жаловаться.

По- прежнему горели ослепительные лампы, огонек сигары снова переместился в центр и опять ярко разгорелся.

— Ты думаешь, люди на том судне на нашей стороне? — спросил Сукре после паузы.

— Они хотят жить, — ответила Хисако. — Может быть, кто-то желает вам успеха, а кто-то — нет. Но все хотят жить. Это сильнее.

Звук, который больше всего походил на «хм-м». Между двумя конусами света белым парусом возникло облачко дыма и медленным потоком поплыло через стол.

— Ты будешь играть в Америке? — спросил Сукре.

— Я обещала подумать об этом после Европы.

Она не могла знать, насколько хорошо понимает ее человек, сидящий за лампами, но не выбирала слов попонятней.

— Ты будешь играть для янки? — спросил Сукре; по его голосу слышно было, что ему это показалось забавным.

— Я бы поклялась, что не буду, если бы знала, что для вас это имеет значение.

Сидящих на том конце стола это явно развеселило. Снова тихое бормотание.

— Мы не требуем этого, — со смехом заявил Сукре.

— А чего же вы хотите?

Сукре подождал, что скажет низкий голос, затем сообщил:

— Мы хотим, чтобы вы сыграли еще что… Свет мигнул и потух; некий звук на судне, которого из-за его постоянного присутствия никто уже не замечал, изменился и с воем затих. Лампы на какой-то момент тускло вспыхнули и медленно угасли. Нить накаливания стала сначала желтой, потом оранжевой и наконец красной, как огонек сигары. Все потухло.

В углах каюты включилось аварийное освещение, залив кают-компанию мертвенным неоновым светом.

Она увидела перед собой человека в оливковой полевой форме; квадратные плечи, квадратное лицо. В первый миг ей показалось, что он лысый, затем она разглядела светлый ежик волос. Его глаза поблескивали голубизной. Она увидела, как Сукре быстро встал. За спиной у нее послышался шум, и открылась дверь. Голос сзади сказал:

---

40 Да (исп.).