Артур и Джордж

На следующий день на Ньюхолл-стрит приходит открытка. Она полна гнусных выпадов, обвиняющих его в тайных отношениях с какой-то женщиной в Кэнноке: «Сэр. Вы считаете подобающим для человека в вашем положении иметь связь с сестрой —— —— каждую ночь, а она ведь собирается замуж за Фрэнка Смита, социалиста». Надо ли говорить, что он ни о ней, ни об этом Фрэнке никогда не слышал. Он глядит на штемпель: Вулвергемптон 12 ч. 30 мин. авг. 4. 1903 года. Эта отвратительная клевета сочинялась, как раз когда они с Мод садились за столик отеля «Бель-Вью».

Открытка пробуждает в нем зависть к Орасу, теперь беззаботной канцелярской крысе в манчестерском налоговом управлении. Орас словно бы скользит по жизни, не терпя от нее никаких ударов; он живет сегодняшним днем, его честолюбие исчерпывается медленным карабканьем вверх по служебной лестнице; удовлетворение он получает от женского общества, касательно которого не скупится на откровенные намеки. А главное, Орас спасся из Грейт-Уайрли. Джордж, как никогда прежде, чувствует, каким проклятием оборачивается первородство и как тяжка ноша возлагаемых на него ожиданий; и еще — какое проклятие иметь больше ума и меньше самоуверенности, чем его брат. У Ораса есть все основания сомневаться в себе, а он не сомневается. Джордж, несмотря на академические успехи и профессиональную квалификацию, страдает от застенчивости. Сидя за своим столом и объясняя тонкости закона, он умеет быть ясным и даже безапелляционным. Но он лишен способности непринужденно болтать ни о чем; он не умеет находить общий язык с людьми и знает, что, по мнению некоторых, выглядит он странно.

В понедельник 17 августа 1903 года Джордж нормально садится в поезд 7:39 до Нью-стрит, он нормально возвращается поездом 5:25 и приходит домой незадолго до половины седьмого. Некоторое время он работает, потом надевает пальто и идет повидать сапожника, мистера Джона Хэндса. Он возвращается домой чуть раньше 9 ч. 30 мин., съедает ужин и удаляется в комнату, где спит с отцом. Двери дома заперты на ключ, засовы задвинуты, дверь спальни заперта, и Джордж спит столь же прерывисто, как и все последние недели. Утром он просыпается в 6:00, дверь спальни отпирается в 6:40, и он садится на поезд 7:39 до Нью-стрит.

Он не знает, что это последние нормальные двадцать четыре часа в его жизни.

Кэмпбелл

Ночью 17-го шел сильный дождь со шквалистым ветром. Но к заре развиднелось, и когда шахтеры ранней смены отправились к шахте Грейт-Уайрли, в воздухе веяло свежестью, приносимой летними ливнями. Подручный паренек с шахты по имени Генри Гаррет шел через луг, направляясь на работу, когда увидел пони с шахты, которому словно было плохо. Подойдя ближе, он обнаружил, что пони еле держится на ногах, и из него льет кровь.

На крики паренька группа шахтеров прохлюпала через луг и оглядела длинный разрез поперек брюха пони и взбитую, окропленную алостью грязь под ним. Менее чем через час прибыл Кэмпбелл с десятком специальных констеблей, и было послано за мистером Льюисом, ветеринаром. Кэмпбелл спросил, кто патрулировал этот сектор ночью. Констебль Купер ответил, что проходил по лугу примерно в одиннадцать часов, и с животным все было как будто в порядке. Но ночь была темной, а близко к пони он не подходил.

Восьмой случай за шесть месяцев и шестнадцатое зарезанное животное. Кэмпбелл мимоходом подумал о пони, о нежности, которую даже самые грубые шахтеры часто проявляли к лошадям; еще он подумал о капитане Энсоне и про его озабоченность честью Стаффордшира; но пока он смотрел на кровоточащий разрез и пошатывающегося пони, его мысли были заняты письмом, которое показал ему главный констебль. «В ноябре в Уайрли начнутся веселенькие денечки», — вспомнил он. И потом: «Они разделают двадцать девок, будто лошадей, до конца следующего марта». И два других слова: «маленькие девочки».

Кэмпбелл был отличным полицейским, как и сказал Энсон, скрупулезно исполнявшим свои обязанности, рассудительным. У него не было предвзятых представлений о криминальных типах, не водилось за ним ни поспешного теоретизирования, ни самодовольной интуиции. И все же! Луг, где было совершено возмутительное преступление, находился точно между шахтой и Уайрли. Если провести прямую линию от луга к деревне, она уткнулась бы прямо в дом священника. Простейшая логика, как и главный констебль, указывали, что там следует побывать.

— Кто-нибудь следил за домом священника вчера вечером?