Марта Квест

— Нет, нет, вы должны пойти ко мне. Я только что получила книжную посылку из Англии — я по телеграфу заказала эти книги.

И он пошел с ней — не столько удивленный, сколько растерянный. Марта вдруг стала совсем другой. Она возмутилась бы, если кто-нибудь сказал ей, что атмосфера Спортивного клуба успела повлиять на нее: Марта Квест в ресторане Макграта или на танцах в клубе казалась либо скучающей, надутой, скептически настроенной молодой особой, с принужденной улыбкой, либо болтливой куколкой с пронзительным, неестественным смехом. Теперь она сбросила с себя этот стиль — она держалась естественно. Она стала сама собой.

Очутившись у себя в комнате, она приготовила Дугласу чай и, став «собой», уселась на полу среди новых книг, точно ребенок. Волосы ее, ранее тщательно причесанные, растрепались, она то и дело откидывала их, глаза горели, она смотрела на Дугласа с восторгом и изумлением; говорила она торопливо, точно, обретя родственную душу, спешила лишний раз убедиться в этом. Доверчиво открывала она ему свои мысли. Не сказать ему всего — значило бы предать их дружбу; ей казалось, что она знала его всю жизнь, мир внезапно стал прекрасным, а будущее — многообещающим.

Об этом-то будущем они и говорили, ибо Дуглас, оказывается, был так же недоволен настоящим, как и она. Он сказал, что хочет поехать в Англию; он намерен также пожить на юге Франции и заняться там виноделием. Вот это будет жизнь: дешевая, привольная, ведь отец его тоже был фермером; а теперь и ему захотелось осесть на земле.

Марта стала расспрашивать его подробнее, но поскольку все это было еще неясно ему самому, она принялась мечтать за него. Надо занять немного денег — только чтобы добраться туда: «Фунтов пятьдесят — не больше», — ведь жить во Франции очень дешево, это все говорят. Лишь бы добраться, а там начнется настоящая жизнь.

Была уже полночь, когда Дуглас собрался уходить, хотя видно было, что уходить ему не хотелось. Он казался Марте таким серьезным, рассудительным, глаза у него были такие добрые, голубые, сочувствующие, а манера слегка запинаться делала его речь особенно веской и продуманной.

«Во всяком случае, он хоть мужчина, а не глупый мальчишка. И такая умница!» — с жаром говорила себе Марта. В эту ночь, впервые за много дней, она спала крепко и без сновидений, не просыпалась по пять раз за ночь с ощущением, что ей необходимо что-то сделать, а что — неизвестно. На следующее утро она очнулась в необычайно приподнятом настроении, словно ей было обещано нечто замечательное. Но она не призналась себе, что влюблена. Ведь она же решила выбиться в люди, достичь славы. К тому же, когда она говорила себе: «Он — хоть мужчина», — это «хоть» вовсе не было сказано просто так. Марта еще способна была критически относиться к Дугласу. Вот уже несколько дней, как они проводили вместе все свободное время, и она исподтишка — сознавая, что это в какой-то мере нечестно, — изучала его: ее неприятно поразил его покатый, низкий лоб — в этом было что-то посредственное, заурядное; не нравились ей и морщины, бороздившие этот лоб; руки у него были большие, нескладные, красные и волосатые, покрытые веснушками. И она старалась не смотреть на эти руки — она просто не видела их; не видела она и лба с этими неприятными морщинами, точно проложенными заботой на старческом лице. Она видела только его глаза — добрые, голубые, отзывчивые. Никто еще не внушал ей таких теплых дружеских чувств, ни с кем ей не было так легко: она могла говорить с ним обо всем на свете и, видя, что он все в ней одобряет, восторженно излагала ему свои взгляды; она и держаться стала иначе — без обычного робкого и дерзкого задора.

А какой у него здравый ум! Когда она рассказала ему в юмористических тонах, как едва не уехала в Англию в качестве гувернантки и няни, он выслушал ее с самым серьезным видом и заявил, что нельзя ехать в Англию, не зная, что тебя там ждет; а сделаться шофером — «неблагоразумно», это профессия без будущего; когда же Марта добавила, что хотела стать «левой» писательницей, он привел множество весьма дельных возражений, причем последнюю роль играл в этом вопрос о наличии таланта — оказалось, что в свое время он тоже подумывал заняться писательством и «всесторонне рассмотрел эту возможность». Он обнаружил в ее комнате папку с рисунками, где были изображены шкаф, цветы в саду, и подал весьма разумную мысль: почему бы ей не поучиться в Политехническом прикладному искусству — у нее была бы тогда определенная профессия, и она могла бы переезжать по своему усмотрению из страны в страну. Марта с восторгом ухватилась за эту мысль и несколько вечеров думала только об этом. Потом, как всегда, принялась бранить себя за нерешительность, потом ей жаль стало тратить два-три года на серьезные занятия, она невольно подумала: «Ну к чему это? Все равно будет война».