Марта Квест

В пятницу утром она позвонила мистеру Макферлайну, и еще не было девяти, как она уже стояла у поворота, поджидая его.

Мистер Макферлайн на этот раз ехал на станцию медленнее обычного. Его озадачивала Марта, которая всего на днях с детской непосредственностью приняла от него десять шиллингов, а сейчас пользуется его услугами со спокойной бесцеремонностью хорошенькой молодой женщины, считающей само собой разумеющимся, что мужчинам нравится, когда прибегают к их услугам. Она смотрела не на него, а на вельд, простиравшийся за окном. Наконец он спросил:

— Что это вас так влечет на станцию?

— Мне надо купить себе материи на платье, — заявила она.

Такой ответ не давал ему никакой зацепки ни для того, чтобы пошутить, ни — тем более — для того, чтобы поцеловаться; да и вообще эта строгая молодая особа, повернувшаяся к нему в профиль, как если бы его тут и не было, пожалуй, не из тех, кого можно поцеловать. Словом, мистеру Макферлайну напоминали о его возрасте, а это было для него непривычно. Года два назад вот эта самая девчонка вместе с братом приезжала на велосипеде к нему на рудник; они ели шоколадные вафли, слушали всякие истории, которые он им рассказывал, и с немалым смущением принимали деньги, которыми он с немалой щедростью их одаривал. Всего каких-нибудь два года тому назад он шлепал Марту, дергал ее за косы и называл «милочкой». И сейчас он прочувствованно сказал:

— Отцу твоему не везет, зато у него есть кое-что получше денег.

— Что же это? — вежливо спросила Марта.

Пыльная дорога, сплошь изрытая колеями, как раз круто пошла под уклон, и он не сразу мог повернуться к Марте. А она в упор смотрела на него, и в глазах ее медленно разгорался насмешливый огонек, заставивший его покраснеть. Бесстыдная мысль пришла ему в голову, но он тотчас прогнал ее — не из опасения, что соседи узнают об образе его жизни, а потому, что Марта была еще слишком юна: не может же она показать ему, что ей все известно; но что-то в ее лице заставило его подумать о своих многочисленных детях в деревне, и даже не столько, о них, сколько об их матерях.

Марта с коротким смешком снова отвернулась к окну. А он буркнул:

— Везет твоему отцу, что у него такая дочка. Смотрю вот я на тебя, милочка, и жалею, что не женился.

Марта опять повернула голову и посмотрела на него: брови ее приподнялись, а рот скривился в презанятную гримаску.

— М-да, — сказала она, — вы, конечно, не могли жениться на всех. Это ясно.

Они как раз подъехали к станции, и он рванул к себе рукоятку тормоза. Его крупное правильное лицо, испещренное сетью мелких красных жилок, побагровело. Марта открыла дверцу, вышла и очень вежливо сказала:

— Спасибо за то, что подвезли.

Уже удаляясь, она через плечо одарила его сияющей веселой улыбкой, одновременно и разозлившей мистера Макферлайна и как бы снявшей с него чувство вины. Он посмотрел вслед Марте, шагавшей своей угловатой, несколько деревянной походкой в направлении лавки Сократа, и ругнулся про себя: «А чтоб тебя черт побрал, маленькая…» Но тут же рассмеялся и в отличнейшем настроении отправился в город; впрочем, в глубине души он чувствовал себя неловко: когда он бывал пьян, то любил поразмыслить над тем, какой он великий грешник, — в такие-то минуты он и посылал местным благотворительным учреждениям чеки со щедрыми даяниями.

Марта вошла в лавку грека. Там не было покупателей. Один Сократ сидел за прилавком и по обыкновению читал уголовный роман. Он поздоровался, назвав ее мисс Квест, и выложил перед ней свои материи, извиняясь за скромный выбор: к сожалению, ничего нет подходящего для такой красивой молодой особы. Это был коротенький толстяк с черными, как изюминки, глазками и бледной гладкой кожей — степень его услужливости определялась богатством и чином покупателя. В данном случае он как бы мимоходом заметил, что мистер Квест должен ему сто фунтов стерлингов; Марта, услышав это, холодно сказала:

— Да, вы, пожалуй, правы, у вас нет ничего интересного.

И нехотя вышла из лавки, ибо у Сократа все же оказался отрез зеленого узорчатого шелка, который она с удовольствием приобрела бы.

На веранде она помедлила, прежде чем сойти на пыльную площадь, где солнечные лучи, казалось, хлестали прохожих, отскакивая от жестяных крыш и высыхающего пруда. Темная грязно-серая туча, точно большая губка, вобрала в себя всю яркость — солнце белесым шаром просвечивало сквозь нее, а вокруг по небу веером расходились накаленные добела острия лучей. Марта с опаской подумала: «Будем надеяться, что он не рассердится и не пошлет отцу счет». И еще подумала: «Вот проклятый даго».^[3] Но тут же виновато спохватилась: ведь это слово она изгнала из употребления.

---

3 Презрительная кличка. — Прим. ред.