Вернон Господи Литтл. Комедия XXI века в присутствии смерти

– Сэр, я просто хотел срезать и выехать на дорогу в Сан-Маркос, а трогать ничего я даже и не собирался.

Мистер Лассин стоит и слушает ртом; и внутри болтается язык, как у змеи. Потом у него в голове проворачиваются какие-то ржавые колеса и рождается ветерок новой фразы.

– На дорогу в Сан-Маркос? Дорога в Сан-Маркос? Сынок, я бы тебе не советовал срезать на Сан-Маркос через эти места. Мой тебе совет: возвращайся на Джонсонову дорогу и езжай по ней.

– Но дело в том, что…

– Сынок, самое лучшее, что ты можешь сделать, это вернуться на Джонсонову дорогу. Это мой тебе совет, и давай-ка мотай отсюда подобру-поздорову – это теперь запретная зона.

Челюсть у него отвисает еще ниже, чтобы лучше слышать, не появится ли еще какой незваный гость, а потом он тычет пальцем в сторону города.

– Давай-ка уматывай.

Я качу обратно, и через проселок ветер метет сухую траву; хлопают на ветру ржавые железные листы, а потом сквозь их скрежет доносится собачий лай. У меня остался всего один шанс добраться до ружья. Когда Лассин благополучно скрывается из виду, я сворачиваю вбок и мчусь через кусты, длинной пологой дугой, чтобы объехать его и выйти к берлоге сзади. В этой части Китера кусты приземистые, но зато высокая трава и масса всякой ненужной рухляди. Я чуть не врезаюсь в целый выводок бесхозных унитазов, которые кто-то оставил в кустах этаким подобием вегетарианской машины для пинбола. Пока я изображаю между ними слалом, впереди появляется бейсболка от «Барби Q». И тут же ветерок приносит голоса.

– Да плевать мне на эту природу, – говорит какой-то пацаненок.

– Это не просто природа, Стивен, здесь может оказаться ружье.

Это ополчение с мясокомбината. Даже оркестр не обязателен, чтобы это понять. Я кладу велосипед на землю и сворачиваюсь калачиком между унитазами, стараясь прикинуть на глаз расстояние между собой и собаками, которые надвигаются со стороны города. Без четырех минут три. Вокруг моей лежки начинают бродить дети. Я вжимаюсь в землю.

– Берни? – произносит еле слышно чей-то голосок.

– Ч-что? – Я весь на нервах, и меня как будто током ёбнуло. В тысячу ампер.

Я поворачиваю голову. У меня за спиной под кустом притулилась Элла Бушар. Девочка из Крокетта, с которой мы учились в одной начальной школе. Мне о тех временах вспоминать не хочется; нехуя там и для вас интересного, поверьте мне на слово.

– Привет, Берни, – говорит она и подползает поближе.

– Шшш, тихо! Я тут решил немного передохнуть, господи!

– Я у меня такое впечатление, что ты тут прячешься от меня, по крайней мере, так это выглядит, по крайней мере, мне так кажется…

– Элла, пойми, очень важно, чтобы именно сейчас никто меня не беспокоил – договорились?

Улыбка сползает у нее с лица. Она глядит на меня огромными голубыми глазищами, как у куклы, или типа того.

– Хочешь посмотреть на мой южный полюс?

Ее растрескавшиеся пыльные коленки немного раздвигаются, и между ними светит полоска трусиков.

– Черт, перестань, слышишь? Ой, бля-аа… – Я выдыхаю, надув щеки, откуда-то взявшийся во рту лишний воздух: как кандидат от демократов или типа того. Но смотреть все равно смотрю. Насчет трусиков это получается как-то автоматически, и не нужно делать вид, что вы не понимаете, как оно так получается. Старенькие трикотажные, в серую полоску, как будто у нее между ног самолеты оборудовали себе посадочную полосу. Или типа того.

– Можно я просто тут с тобой посижу, Берни? Она закрывает ноги.

– Шшшш! К тому же меня даже и зовут-то не Берни, поняла?

– Тебя и Берни зовут тоже или другим похожим именем, тебя зовут Берни или как-нибудь похоже на Берни.

– Слушай, может, давай в другой раз, а? В другой раз, прогуляемся с тобой, а?

– Если ты серьезно, если не шутишь, то очень может быть. Когда, например?

– Ну, я не знаю, просто когда-нибудь, ну, в другой раз или еще когда.

– Обещаешь?

– Ага, обещаю.

Я чувствую, как мое лицо окутывает ее дыхание, дыхание со вкусом «джуси-фрут», горячее и тяжелое, как моча. Я отворачиваюсь, чтобы дать понять, что ей пора, но она не уходит. Спиной чувствую, как она сидит и смотрит.

– Ну, и какого хуя? – говорю я, резко развернувшись назад.

Она рисует робкую улыбку.

– Я люблю тебя, Берни.

И исчезает: звук удара пластиковой сандалии оземь и водоворотик синего хлопка. Пять минут четвертого. Глаза обычно как-то сами собой напоминают тебе, когда настало время смекнуть про себя, что настал полный и всеобъемлющий пиздец: просто на случай, если ты не заметил.