Вернон Господи Литтл. Комедия XXI века в присутствии смерти

Леона следит за тем, как ее дрожь перерастает в глубинное рыдание, а потом поворачивается к Лалли:

– У меня в доме есть свободная комната.

– Боже мой, – говорит он. – Если бы я знал, что в этом городе живут такие люди, готовые в трудную минуту…

У матушки просто глаза лезут на лоб.

– Но послушай, но, но, ведь люди из Дома могут отыскать тебя и там, точно так же… Эта женщина, она так же запросто сможет найти тебя и у Леоны…

– Мой номер не внесен в телефонную книгу, – пожав плечами, говорит Леона. – А еще у меня стоит определитель номера. И блокиратор.

Матушкин взгляд падает на полоску незагорелой кожи, где раньше было обручальное кольцо.

– Но Вернон так же легко может дать твой номер пациентам, как и мой, ты же видела, как он себя ведет. Ведь правда же, Вернон, ты вполне можешь просто сообщить этот номер в Дом, и все…

– Ма, он же просто чокнутый, Богом клянусь.

– Вот видишь? Он может позвонить им сию же секунду, видишь, как он себя ведет? Мне кажется, нам с Лалли нужно на какое-то время снять комнату в «Случайности»… Лалито? И заняться всеми теми неотложными делами, которые ты намеревался сделать в нашем городе?..

– Ц-ц, в «Случайности» ни единого свободного номера.

– Для меня у них всегда найдется свободная комната, то есть, я хочу сказать, я выходила замуж в «Случайности».

Леона берет с дивана сумку и принимается шарить в ней в поисках ключей.

– Предложение остается в силе.

Моя старушка уже на полпути к телефону.

– Как позвонить в «Случайность»? Лалли вытягивает перед собой руку.

– Дорис, остановись.

Он шарит в кармане рубашки и достает два помятых косяка.

– Вернон не слишком хорошо сумел припрятать вот это.

– Сигареты? – спрашивает матушка.

– Наркотики. Теперь ты понимаешь, почему я не могу позволить, чтобы мое имя было хоть как-то связано с этим молодым человеком.

Небрежным жестом он швыряет косяки на кофейный столик и, проходя мимо меня, наклоняется на секунду и шепчет:

– Это тебе за прелестный сюжет.

Где-то на заднем плане Леонины ключи от машины со звоном падают на колени к Джордж.

– Я, наверное, поеду в машине Лалли. Когда соберешься, езжай на «эльдорадо». Его, кстати, не мешало бы заправить.

– У нас тоже есть свободная комната, – говорит Бетти. – Студией Майрона так никто и не пользовался, с тех пор как он умер.

Лалли и Леона закрывают за собой намоскитник и окунаются в грязный летний вечер. На секунду из приоткрывшейся двери пахнуло прибитой пылью: будет дождь. Я знаю, что означает этот запах для матушки. Их секс.

– Я вернусь за вещами, – говорит Лалли.

Кожа у матушки сплавляется в единую смурную субстанцию. Лицо как-то само собой стекает на колени, сквозь прижатые к нему ладони.

Я выбегаю вслед за ним:

– А откуда ты узнал, что на карточке было написано «Гутьеррес», козел ёбаный? Как ты узнал, что там было написано «Ледесма Гутьеррес», если ты даже близко ее не видел?

Я вылетаю на крыльцо и вижу, как он открывает дверцу своей тачки, чтобы усадить Леону. Потом я вижу, как у Лечуг приоткрываются шторы, чуть-чуть, буквально на полдюйма. Леона делает в ту сторону едва заметный жест, рукой из-за спины. Шторы закрываются.

Я – подросток, чей лучший друг сунул себе в рот ствол винтовки и отстрелил себе крышку черепа, чьи одноклассники умерли в полном составе; я тот человек, которого во всем этом обвинили и который только что разбил сердце собственной матери, и, пока я плетусь обратно в дом под грузом всех этих замшело-гранитных истин, назад к своей прежней коричнево-серой жизни, на меня, в довесок ко всему, снисходит еще одна премудрость. Такая, знаете ли, шутка под занавес, просто чтобы жизнь не казалась мне медом. Чтобы добить окончательно. Лечугины шторы. Вот, значит, как матушкины так называемые подруги координируют свои выверенные до минуты налеты на мой дом. У них тут горячая линия, и на трубе сидит Нэнси Лечуга.

Одиннадцать

На дворе воскресный вечер, я стою у себя на крыльце и стараюсь сделать так, чтобы передо мною наяву встала Мексика. Я пытался проделать этот фокус весь день напролет, стоя перед окошком в гостиной, но без толку. Теперь я представляю себе кактусы, фиесту и соленый морской бриз. Крики мужчин, у которых где-то на задворках жизней маячат женщины с одним и тем же именем: Мария. Но вместо этого напротив торчат: дом, удивительно похожий на тот, в котором живет миссис Портер, ива, вылитая Лечугина, и нефтяная качалка, одетая богомолом; чувык-чувык-чу-вык. Вернон Грёбаный Литтл.