Вернон Господи Литтл. Комедия XXI века в присутствии смерти

– У нас с тобой сто сорок долларов. То есть по семьдесят на брата.

Я вытаскиваю деньги из кармана и перебираю пачку в поисках десятки. Десятку я сую обратно в карман, а остальное протягиваю Элле.

– Ты сможешь отнести шестьдесят долларов на Беула-драйв, в дом номер семнадцать? Ради меня? Нужно будет причесаться, переодеться и проскользнуть туда незаметно, как тень. Сможешь?

– Конечно, смогу. – Она кивает, как маленький ребенок, ну, вы знаете, как они кивают: слишком рьяно. Потом смотрит на меня сияющими в темноте глазами. – А что ты будешь делать дальше?

– Мне на какое-то время придется исчезнуть.

– Я с тобой.

– Черта с два. Нас сцапают в две секунды.

Она сжимает губы и еще какое-то время пристально смотрит на меня. Если видели когда-нибудь, как пристально смотрит на вас ваша кошка – один в один. Или типа того. По Джонсоновой дороге грохочет грузовик. Я примерзаю к месту, пока он не проезжает мимо. А Элла все сидит и смотрит. Потом где-то неподалеку хлопает дверь, и женский голос кричит во тьму:

– Э-лла!

Лицо у Эллы как будто гаснет изнутри. Должно быть, с ее точки зрения, мы только что пережили самое настоящее приключение; отныне между мной и Эллой Бушар лед сломан. Я пожимаю ей руку, в знак вечной памяти о пережитом вместе, и подхватываю рюкзак.

– Если увидишь мою мать, скажи ей, что мне очень жаль, что все так вышло, и – что я с ней свяжусь. Или нет, лучше – лучше вообще ничего не говори, а просто сунь деньги под дверь, и все. Ладно?

Я пытаюсь подняться из бурьяна, но рука Эллы тут же перехватывает меня за ногу. Я смотрю на нее сверху вниз. В лице у нее что-то меняется, как будто она вдруг становится способна принимать смелые жизненные решения, как будто из каждой поры на ее лице сочится сила воли или как там это называется. Она подается вперед и запечатлевает у меня на губах неловкий поцелуй.

– Я люблю тебя, – шепчет она. – Не ходи на Китерову дорогу, сегодня у спецназа там будут учения.

Она нашаривает мою ладонь и сует в нее все свои деньги, за вычетом матушкиных шестидесяти долларов. Потом вдруг вскакивает на ноги и мчится прямиком через бурьян к дому, как призрак в ситцевом платьишке.

– Эээ-лла!

– И-ду!

У меня на губах остался вкус ее слюны. Я вытираю рот рукавом. Уходя в кромешный мрак на внешней стороне проселка, я вижу, как на углу Китерова участка маячит в переменчивом пятне света человеческая фигура. Жирный затылок Барри Гури ни с чьим другим не перепутаешь. Я не спешу. С другой стороны приближается шорох автомобильных шин. Машина Лалли. Я успеваю рвануть с места, прежде чем на дорогу падает свет фар.

Действие 3.

Против всех шансов

Четырнадцать

С холмов за Китером Мученио перемигивается огоньками, как целый рой светляков. Сразу бросается в глаза новая вывеска мотеля «Случайность» и возле радиовышки угол «Барби Q». Если прищуриться, то можно увидеть, как работает становой хребет города, сотня членистых ножек – нефтяные качалки вдоль Гури-стрит: ёб-тс, ёб-тс, ёб-тс. Я отслеживаю взглядом этот позвоночник, насколько различает глаз, то есть, по крайней мере, до Либерти-драйв. Если смотреть отсюда, мой город прекрасен. Вид получается такой, как будто для каждого живого существа в созвездии Мученио светит своя звезда, а еще несколько штук притулились поодаль, про запас. И только на северной окраине города различима крошечная черная дыра, в которой не горит ни единой звездочки. Там мой дом.

Волны уже на подходе. Мой инстинкт самосохранения как-то сам собой весь вышел, когда я свернул с Джонсоновой дороги. И вот теперь, втаптывая в землю кассету Лалито, я ощущаю на губах соленый вкус надвигающихся волн. Они приходят и приносят на гребнях живые, яркие картинки: вот матушка сидит на темной кухне и пытается наскрести по сусекам горсточку последних жалких крох надежды, чтобы замесить пирог. Но наскребается одно дерьмо собачье. Меня это просто убивает. Она сидит и шепчет себе под нос: «По крайней мере, у него есть работа; и, по крайней мере, скоро у него день рождения, и у нас будет праздник». Но я уже на полпути к плато, срываю в ёбаную Мексику. Может статься, навсегда.

Скоро десять. Через пару часов я выйду на шоссе, а там можно попытаться тормознуть машину или прыгнуть на проходящий автобус, идущий в Сан-Антон. Я в последний раз оглядываюсь на сверкающие в долине огоньки Мученио, на мир, в котором я прожил все эти долгие годы. А затем пускаюсь в путь, по направлению к холмам, весь такой одинокий и гордый. Те из моих механизмов, которые настроены на выживание, сканируют космос в поисках пирога со сливками. Помните тот старый фильм, где домик на пляже? Оно ведь и в самом деле, есть же люди, которым это удалось. И нигде не написано, что ты должен быть каким-то особенным, чтобы попасть в их число. Я представляю себе, как ко мне приезжает матушка – после того, как все уляжется, конечно. Может, я отправлю с ней обратно в Штаты горничную-мексиканку; чтобы она могла засунуть сей непреложный факт Леоне в ее жирную задницу. По самые гланды. Еще одна истина: чем глубже ты в говне, тем слаще грезы.