86  

Пацаненок сразу бежит к столику возле вздрюченного на стенку – и повыше – телевизора. У меня возникает идея, и я тоже иду к стойке, а все присутствующие провожают меня взглядами. Водитель получает бутылочку холодного пива. Я вынимаю из рюкзака музыкальный диск, указываю на него, потом на бутылку. Бармен хмурит брови, внимательно изучает диск, потом с грохотом ставит передо мной на стойку холодную, потную бутылку. Он передает диск водителю; оба кивают. Я знаю, что перед пивом мне следовало бы поесть, но как, интересно знать, по-мексикански будет:

«Молока с еби-его печеньками»? Вы знаете? Я тоже не знаю. Минуту спустя оба мексиканца берут мой рюкзак и аккуратно принимаются перебирать диски. Потом их взгляды совершают неизбежное паломничество вниз, на мои обутые в «Нью Джекс» ноги. Кончается все это тем, что всякий раз, когда перед водителем грузовика появляется очередная бутылка пива, бармен автоматически оглядывается на меня. Я киваю, и мне тоже ставят пиво. Кредит открыт. Я представляюсь. Водитель грузовика сверкает сквозь губы золотом и поднимает бутылку.

– Sa-lud! – говорит он.


Вот только нехуй меня спрашивать, когда на стойке появилась первая порция текилы. Внезапно, когда успевает пройти еще какая-то часть жизни, сквозь раскрытое окно бара в комнату вплывает кристально ясное ночное небо, на котором звезды развешаны как капли росы у паука на паутине, и выясняется, что я курю сладковатые на вкус овальные сигареты под названием «Delicados», причем, судя по всему, из собственной пачки. Набрался я по самые гланды. Усы у этих ребят почему-то оказываются там, где должно быть волосам, а под ними завывают охуенные черные дыры, битком набитые золотом и гландами, нет, вы только на них посмотрите, как они дерут глотку. Подходят еще какие-то люди, один даже встает на колени. В ночи оказывается полным-полно ребят настолько славных, что я в жизни не видел столько славных ребят в одном месте, и мы все вместе орем, хохочем, играем в корриду, изображаем игуан, – вот клянусь вам, вы бы просто усрались со смеху, если бы видели, как этот чувак, Антонио, изображает ёбнутую игуану. Вся эта братва обнимается, братается, рыдает друг у друга на плече, они становятся моими отцами, сыновьями, братьями, в едином вихре бесшабашной страсти, но сравнению с которым все, что я видел дома, кажется аккуратненьким таким джакузи, который забыли включить.

В здешнем воздухе, должно быть, тот же самый кислород, и гравитация та же самая, что и у нас дома, только здесь все разогрето до предела и кружится, кружится, кружится до тех пор, пока не пропадает разница между добром и злом, между тем, что важно и что не важно. И вот, поди ж ты, в Штатах черным-черно от мексиканцев, но подобного драйва никто даже и не нюхал. Вот возьмите, к примеру, Лалли; что нужно было сотворить с его генами, чтобы из него выросло подобное уёбище? А его отец между тем в свое время наверняка ползал по полу, изображая игуану. В том-то все и дело, что ничего особенного с ним не произошло. Он просто подхватил нашу общую американскую заразу. Называется «хочу еще».

Мысли тянутся за мной в сортир, где писсуар под самую завязку забит выжатыми зелеными лаймами, которые здесь принято выжимать себе в выпивку. Не то чтобы они отбивали запах хоть на сотую долю процента: для этого нужно было бы усыпать ими весь пол, выложить ими стены и так далее, но в голове от подобного зрелища как-то сразу проясняется. Эффект, блядь, лимонной свежести. Брызгая на лаймы, неожиданно осознаю, какая колоссальная иммунная система работает в Штатах: которая мигом обобьет тебя по краям, чтоб не резался, вымоет, на хрен, все агрессивные гены и снабдит на дорожку ножиком в спине. Вот, возьмите, к примеру, – простите, конечно, если так нельзя говорить и если за одну подобную фразу можно угодить во враги общества номер один, – но вы помните моего адвоката, старину Абдини? Такое впечатление, что ему особая промывка генов не потребовалась. Наверняка до сих пор носит тот же самый набор, с которым сошел с парохода. А знаете почему? Потому что этот генный набор в магазине продается иод слоганом: «Сшиби лишний бакс, и пошустрее». Наш излюбленный сорт.

Здесь, в ином пространстве и времени, я провожу ночь с ребятами, в каждом из которых сидит оптимально калиброванный набор чисто мексиканских генов.


В пятницу утром я просыпаюсь оттого, что у меня дико болит голова. Я лежу, свернувшись калачиком, за жестяным столом. Кирпич, который висит у меня в голове, раскачивается и лупит в донышки глаз – как только я пытаюсь оглядеться вокруг. Я сдаюсь, и вместо того, чтобы вертеть башкой, пытаюсь сосредото читься на кочерыжистом, грубой работы распятии у себя над головой. С распятия свисают мои «Найкс».

  86  
×
×