Клей

– Шикарная хата, дружище.

– Да, отец с матерью разводятся, – объяснил Вольфганг, – папа живёт в Швейцарии, мама в Гамбурге. А я продаю для них этот дом. Только торопиться мне некуда, верно? – И он лукаво улыбнулся.

– Куда уж там, – сказал Биррелл, ошарашено оглядываясь по сторонам.

Мы вломились в большую комнату с вертушками, окан которой выходили через заросший патио в просторный сад, и плюхнулись на клесла-подушки.

Я подсутпился к вертушкам; поставил пару треков. Подборочка здесь хорошая: по большей части евротехно, но есть и пара пластов чикагского хауса, есть даже классика – несколько старых синглов Донны Саммер. Я поставил «Крафтверн», самый заковыристый трек с «Trans-Euro Express».

Вольфганг взглянул одобрительно и пустился конвульсивно так пританцовывать, на что осевший на белой подушке Голли осклабился, да и Билли не сделжал улыбки. Вольфгангу, однако, похуям.

– Хорошая песня. А ты в Шотландии диджеем работаешь, так?

– Да он лучший, – вскликнул Голли, – N-SIGN.

Вольфганг улыбнулся:

– Я тоже люблю поиграть, но я не так хорош. Надо больше игры… практики… тогда, – он указал на себя, – хороший.

Конечно, всё это брехня, диджей он превосходный. В деньгах он, похоже, не нуждается, испорченный жирдяйский сынок, так что целыми днями торчит за вертушками. Всё же он привёл нас сюда, и это будет поинтересней самой сытной тёлы. Мы пошли осматривать дом. Чёткая хата, полно свободных комнат. Он рассказал, что у него две маленькие сестрёнки и ещё два младших брата, и все они в Гамбурге с мамой.

В дверь позвонили, и Вольфганг пошёл открывать, оставив нас наверху.

– Сойдёт, мистер Юарт? – спросил Голли.

– Палаты роскошные, мистер Гэллоуэй. Ещё офигенно повезло, что Джус Терри не с нами, сучара, он бы уже обчистил весь плейс.

Голли засмеялся.

– И вызвал бы Алека Конноли, чтоб приехал из Далри на своём вэне!

Гостиная просто замечательная, стены обшиты дубом, мебель в старосветском стиле. В таких комнатах рассиживаются всякие упырис с глубоким голосом, когда к ним приходят брать интервью с Би-би-си или Четвёртого канала, а ты как раз бухой вваливаешься домой. Они обычно рассказывают нам про то, какие мы ничтожества и подонки, или про то, какие выдающиеся люди их друзья. «В каком-то смысле Гитлера можно было бы назвать первым постмодернистом. К нему так и следует относиться, как мы уже начали воспринимать Бенни Хилла».

Гитлер.

Хайль Гитлер.

Какой я был мудак. Бухой шатался со старыми приятелями. Мы решили сделать на нашем автобусе «Последняя миля» небольшой памятный тур. Какая-то жопа с камерой узнала меня по статьям в музыкальных журналах, где рассказывалось про клуб. Он спросил, фашисты ли мы, и в ответ мы, по приколу, закосили под Джона Клиза.

Какой же я тупой. Тупой настолько, чтобы не понять, что они могуть быть сколь угодно «ироничными», но парням с окраин так себя вести не полагается. Даже если мы выросли на этом, только у нас это называется «прикалываться».

Да хуй с ним, эта комната больше, чем квартира моих стариков и их новая коробка в Бабертон-Мейнз, вместе взятые. Пришлё Рольф со своей подружкой Гретхен и ещё три девушки: Эльза, Гудрун и Марсия. Когда Голли нравится девушка, он становится такой неспокойный, глаза точно выпрыгивают из орбит, и по всему видно, что он с ходу помешался на этой Гудрун. Девчонки, однако, все потрясные, даже сравнивать бесполезно. Этот эффект, когда сытных тёл набивается целая комната, меня просто вырубает. Я изо всех сил стараюсь сохранить спокойствие. Хотя бы Биррелл повёл себя достойно: встал и пожал всем руки.

По рукам пошли косяки с травой и гашиком, все нормально так курнули, кроме Биррелла, который вежливо отказался. Странным образом это произвело впечатление на девушек. Я объяснил, что Билли готовится к поединку.

– Бокс… а это не очень опасно?

На это случай у Биррелла припасена реплика:

– Опасно… для тех, кому хватает ума выйти со мной на ринг.

Все засмеялись, Голли изобразил, типа, он дрочит, а Билли коротко поклонился в шутейном самоуничтожении.

Я пытаюсь понять, кто с кем фачится, чтоб случайно не наступить кому-нибудь на мозоль, и Марсия, как будто прочитав мои мысли, говорит – я, мол, девушка Вольфганга и живу здесь вместе с ним.

Этому я даже рад, потому что при ближайшем рассмотрении она показалась мне слишком правильной и суровой. Та, что Гретхен, – птичка Рольфа, значит остаются Гудрун и Эльза.