Я думаю, как возьму её с собой к Вольфгангу и Марсии и мы спокойно, не торопясь, с чувством пофачимся на кровати, как вдруг прямо на нас несётся девка, но нас не видит, потому что её неслабо выворачивает, она старается убрать волосы с лица, но безуспешно. Теперь мои горизонты сузились, я просто хочу выпустить в Сью заряд, но она резко отстраняется, и я выпадаю. Она натягивает джинсы, застёгивает ширинку, и я тоже пытаюсь заправить шланг в штаны и застегнуться, как слабоумный пытался бы сложить пазл.
– Что с тобой, Линси? – Она подбежала на помощь подруге, которая опять сблеванула. Тут она бросила на меня такой взгляд, будто я виноват, что эта корова так набралась. Я, конечно, купил всем шнапса, но насильно его в глотку никому не заливал.
По выражению её лица и языку тела становится совершенно очевидно, что Сью больше мной не интересуется, что она сожалеет обо всём, что было. Я расслышал, как она пьяным голосом пробормотала про себя:
– Даже без гондона… пиздец как глупо…
Да уж, тут не поспоришь. Я тоже начниаю раскаиваться.
– Пойду посмотрю, как там парни… увидимся внутри, – говорю, но она не слушает, ей просто похуй, и ни один из нас не кончил, так что, даже обладая чрезвычайно гибким воображением, успешным факом это не назовёшь. Ну и хуй ли: не о чём беспокоиться. Говённый секс тоже изредка нужен, чтобы понимать, каким должно быть чёткое фачилово. Если б каждый перепихон был как параграф из порноучебника, это не имело бы смысла, потому что не было б ни исходной точки, ни ориентира. Вот как нужно на это смотреть.
Я пошёл дальше, спотыкаясь, а проходя мимо того, с расквашенным носом, я зацепился за верёвку от тента и чуть не ёбнулся. Ему помоагет друг, который держит его голову подбородком вверх. За ними идёт девушка и с северо-англйским акцентом говорит:
– Как он? Он в порядке?
Те – ноль внимания, она поморщилась, посмотрела на меня и говорит:
– Ну и хуй-то с вами! – Но всё равно поковыляла за ними дальше.
В палатке я пошуровал какое-то время, пока не нашёл Билли, который уже в серьёзнейшем уборе. Он не отрываясь смотрит на костяшки пальцев и потирает их.
– Билли, где Голли? – спросил я, подумав, что Терри хоть с Хедрой, а Голли так вообще один.
Биррелл посмотрел на меня борзо так и сурово сквозь щёлочки глаз, но тут, типа, понял, что это я, и расслабился немного. Он растопырил пальцы на руке и говорит:
– Не могу я на всякое мудачьё расходоваться, у меня скоро важный бой. Если костяшка не заживёт Ронни с ума сойдёт. Но они уже обуревали, Карл. Что я мог поделать. Они уже оборзели. Беспредел. Надо было позвать Терри, чтоб он тут разбирался!
– Всё понятно. Где Голли? – снова спросил я.
Весьма возможно, что мутант-коротышка уже вписался в какую-нибудь передрягу. Меня, однако, удивляет Биррелл, он же среди нас вроде как самый благоразумный.
– Ему стало плохо. Он наблевал на спину девушке, с которой танцевал. А где Терри? Мне одному пришлось убирать трёх упырей. Где вы были?
– Не в курсе, Билли. Пойду их найду. Жди здесь.
Терри сидел рядом с Голли, вид у которого был помятый. Внизу на чёрной футболке подсыхал блевотин, потные волосы встали дыбом, он тяжело дышал, глотая воздух. Терри же ухмылялся и прикалывался вовсю.
– Второсортный материальчик-то, – ревел он Хедре и какому-то немцу. – Посол несчастный. Эй, Гэллоуэй, веди себя, как подобает «хибз», мать твою, – и, указывая на Голли, запел: – Или же ты просто переодетый «джем-тарт»… говно-говно-говно-Гэллоуэй… Тут он вдруг кивнул мне: – А где Белка-шпион? Видел я тут, как он всадил пару гвоздей. Он совсем уже потерялся. Те чуваки к нему даже не заводились. Не может он больше пить, не держит алкашку. У него, наверное, в голове гонг прозвенел, – засмеялся Терри, – остались секунды! Динг-донг! – И она начал петь тему из «Белки-шпиона»: – У него в запасе хитрых штучек тьма, даже злые разбойники не приложат ума… пуленепробиваемая куртка…
Тесен мир? Да это просто глобус для начальных классов, так мне показалось, когда к Терриному фрицу подошли друзья и один из них – Рольф. Мы тут же признали друг друга и пожали руки.
– Мы идём на вечеринку, – сказал Рольф, неодобрительно глядя на пивной угар и умпа-умпа-бэнд, который всё ещё играет, – там музыка получше.
Это по мне.
– Четкач, – говорю.
Парни, может, это слово и не знают, но вряд ли кто понял меня неправильно. Говорят, что язык тела составляет как минимум пятьдесят процентов общения. Я, конечно, в это не разбираюсь, но думаю, что слова и речь переоценивают. Вот танец не врёт, музыка не врёт.