Клей

– Всё так плохо? – спросил Карл.

– Он уходит, сынок. Я не могу в это поверить, но он уходит, – всхлипнула она.

– О боже, – он прижал мать к груди, – прости меня, я только о себе и думаю. Я был на сборище и прилетел сразу, как только Хелена сообщила.

– Она мне понравилась, – сказала мама, – почему ты нас раньше не познакомил? Почему ты не пускал её в нашу жизнь, сынок? Почему закрылся сам?

Карл взглянул на свою мать и в глазах её увидел то ли упрёк в предательстве, то ли непонимание. Он старался разобраться, но тут увидел всё её глазами: она вела себя так, будто сама в чём-то не права, как будто она до какой-то степени виновата в его провалах. Нет уж; он ещё способен посмотреть себе в глаза и сказать, что сам воспитал в себе мудака, который особенно заметен в подобных ситуациях.

– Просто… понимаешь… не знаю… я не знаю. Прости меня. Плохой из меня сын… – заскулил он, оглушённый глубоким отвращением и жалостью к себе.

Мать смотрела на него, и в глазах её была искренность.

– Нет, ты самый замечательный сын, о котором мы только могли мечтать. У нас была своя жизнь, и мы поощряли твою самостоятельность. Если б ты ещё почаще нас вспоминал.

– … Это точно. Я просто думал… мне всегда кажется, что успеется, будет ещё время всё уладить. А потом случается, и ты понимаешь, что времени совсем не осталось. Я столько мог бы сделать.

Мария смотрела, как перед ней дергается, заикается сын. Совсем плох. Ей всего-то и нужно, чтоб он звонил хоть изредка, чтобы знать, что с ним всё в порядке. А теперь он весь убивается, изводится из-за пустяков.

– Да будет тебе, сынок, будет! – сказала она и обхватила его голову, – ты сделал всё, что мог. Ты помог, когда наш дом хотели изъять за неуплату, а нас выбросить на улицу. Ты спас нас.

– Но у меня же были деньги… я мог себе это позволить, – начал он.

Мама повертела его голову в руках и отпустила.

– Не прибедняйся, не надо. Ты не представляешь, насколько это было нам важно. Ты отвёз нас в Штаты, – она улыбнулась, – да, я знаю, для тебя это – ничто, но для нас это была мечта всей жизни, главное путешествие. Это столько значило для отца.

Слова матери принесли облегчение. Он слишком строг к себе. Хоть в Штаты их свозил, показал старику Грейсленд. Видел, как он проронил слезу над могилой Элвиса.

Но удивительно, что по-настоящему его вставило, когда он привёз его в Лидс и они пошли в бар под названием «Моджо». Перед закрытием там вживую играли «Американскую трилогию», и все посетители встали, и бар осветился десятками зажигалок. Отец не верил своим глазам, потому что до этого Дункан даже представить себе не мог, что люди этого поколения, эйсид-хаус-дженерейшн, способны так близко к сердцу принимать творчество Элвиса. Потом Карл взял его в «Бейзикс» и дал ему табл. И отец всё понял. Он знал, что для него это никогда не будет то же, что для его сына, но он всё понял.

Карл думал, стоит ли рассказывать об этом маме. Тогда они с Аврил уехали в Сент-Эндрюс на выходные. А они с отцом пошли сначала на матч «Ливерпуль» - «Манчестер юнайтид», потом заехали в Лидс в бар «Моджо», после чего отправились в «Бейзикс». Он рассказал ей обо всём, кроме таблетки. Нет, сейчас, пожалуй, момент не самый подходящий.

Мария смотрела на сына, потягивала кофе. Чего ему надо? У него есть всё, о чём они с Дунканом мечтали всю жизнь, свобода от «с девяти до пяти», но он не ценил этого. Может, и ценил, но по-своему. Мария не понимала сына, а может, и не поймёт уже никогда. А может, так оно и должно быть. Ей достаточно было понимать, как она его любит.

– Пойдём обратно.

Они сменили Сандру и Билли возле распростёртого тела Дункана. Карл снова посмотрел на отца, и на грудь его накатила почти непереносимая тяжесть. Он подождал, пока сойдёт первая волна, но этого не произошло, напряжение осталось и давило всё время, не давая передышки.

Дункан моргнул и открыл глаза. Мария увидела в них безумный свет его жизненной силы. Она слышала гимн и видела славную победу Килмарнока, хотя в жизни не была на футбольном матче, а главное, она видела его, каким он всегда был, когда смотрел на неё. Перекошенная, усталая плоть его лица как будто исчезала, когда этот взгляд поглотил её.

Карл заметил этот момент близости, напоминавший ему о детском ощущении, когда ему казалось, что он лишний, что его присутствие совсем не обязательно. Он откинулся на спинку стула. Это был их момент.