Сестры

— Ты выглядишь не просто хорошо, — заверила ее Сабрина. — Ты выглядишь как девушка с обложки журнала «Вог». Наша младшая сестричка, несомненно, умеет обращаться с волосами. Как много у нас нераскрытых талантов! Я, например, явно пренебрегала своим призванием быть уборщицей. А это значит, дорогие мои, что если мы намерены в будущем играть в парикмахерский салон (эту игру они обожали в детстве: сооружали друг другу прически, красили ногти и устраивали страшный беспорядок), то лучше делать это в ванной комнате. Хочу напомнить вам, что Ханна на этой неделе взяла отгулы и из всего обслуживающего персонала осталась только я. Так что, пожалуйста…

— Ух, ты… — произнесла Кэнди, смущенно оглядываясь вокруг. Она даже не заметила беспорядка. Она никогда этого не замечала, привыкнув к тому, что ее обслуживают, за ней убирают и на съемках, и в квартире. — Извини, Сабрина, я все уберу.

— Извини, — добавила Энни, которая очень хотела бы помочь, но не могла.

— Об этом не беспокойся, — сказала ей Сабрина. — Ты могла бы помочь мне в другом. Может быть, ты смогла бы помочь папе загрузить посудомоечную машину? У него, как видно, тоже проблемы со зрением, потому что он кладет в машину посуду с остатками еды. Наверное, мама никогда не допускала его к посудомойке.

— Я сию же минуту спущусь вниз, — сказала Энни, поднимаясь на ноги и ощупью находя выход из комнаты. С новой стрижкой она выглядела настоящей красавицей, и Сабрина снова сказала ей об этом.

Двадцать минут спустя, когда она спустилась на кухню, Энни помогала отцу. Она осязала остатки пищи на тарелках и споласкивала их. Она делала это лучше, чем отец, беспомощный и избалованный, который не был слепым. Дочери с мучительной болью видели, как растерялся он после смерти матери. Сильный, мудрый отец, на которого все они смотрели снизу вверх, исчезал у них на глазах. Теперь это был слабый, испуганный, запутавшийся, впавший в депрессию человек, который все время плакал. Сабрина предложила ему обратиться к психоаналитику, но он отказался, хотя было ясно, что ему это нужно не меньше, чем Энни, которой, кстати, ее психоаналитик, кажется, понравилась.

Оставив отца на попечении Энни, Сабрина и Кэнди отправились в Нью-Йорк, чтобы подготовиться к переезду. Энни уже побывала в доме и на ощупь обошла все помещения. Ей понравилась ее комната, хотя она не могла ее видеть. Ей нравилось, что у нее есть собственное пространство, и она была довольна тем, что комната Кэнди находится на противоположной стороне коридора — на случай, если потребуется помощь. Но она категорически не желала, чтобы ей помогали, пока она сама об этом не попросит. Энни то и дело сталкивалась с проблемами, но пыталась справиться сама, причем, иногда с хорошими результатами. Когда решить проблему самостоятельно не удавалось, это обычно вело к вспышке раздражения и слезам. С ней теперь было нелегко ужиться, хотя у нее для этого было более чем веское основание. Сабрина надеялась, что учеба в школе для слепых благотворно скажется на сестре. Но если нет, то с Энни еще долгое время будет очень трудно жить вместе. Депрессия отца и вспышки гнева Энни создавали в доме весьма напряженную атмосферу. К тому же Кэнди ела все меньше и меньше. Нарушение режима ее питания особенно отчетливо проявилось после смерти матери. Единственным нормальным человеком, с которым могла поговорить Сабрина, был Крис, обладавший терпением святого. Но и он был сейчас занят в крупном судебном процессе. Сабрина буквально разрывалась на части, заботясь обо всех и организуя переезд в новый дом. Это стало еще труднее, когда она снова вышла на работу.

— С тобой все в порядке? — встревоженно спросил Крис однажды вечером. Они находились в ее старой квартире, и она сказала, что слишком устала, чтобы есть. За ужином ограничилась пивом, хотя пила крайне редко.

— Я измучена, — честно призналась она, положив голову ему на колени. Он смотрел по телевизору бейсбол, а она упаковывала свои книги. Они переезжали через три дня, а на город нахлынула волна жары, с которой не мог справиться ее кондиционер. Стояла жара, Сабрина устала и чувствовала себя грязной после нескольких часов упаковки вещей. — На моих плечах непосильный груз ответственности за всех и вся. Конца этому не видно. Отец с трудом может завязать шнурки на собственных ботинках, ему не хочется ничего делать, он отказывается возвращаться на работу. Кэнди выглядит как узница Освенцима, а Энни, того и гляди, перережет себе вены, пытаясь отрезать ломоть хлеба, потому что не желает, чтобы кто-нибудь ей помогал. И никто, кроме меня, пальцем о палец не ударил, чтобы организовать этот переезд. — Сабрина еле сдерживала слезы.