Сестры

Сабрина сказала, что они обойдутся: она закажет пиццу. Кэнди не должна ездить ночью в Коннектикут и, если хочет, пусть ночует в городе при условии, что сможет отыскать в чемоданах свои простыни, насколько известно Сабрине, фирменные, от Пратези. Свои простыни Сабрина покупала на распродаже постельного белья в «Мейсиз», но ее они устраивали. Кэнди предупредила, что вернется позднее, потому что они собирались поужинать в итальянском ресторане «Киприани», а потом, возможно, прошвырнуться по клубам. Кэнди давно не бывала в обществе друзей, тем более что за последние несколько недель на нее столько свалилось. Отпустив Кэнди, Сабрина даже испытала некоторое облегчение — толку от младшенькой все равно было мало. Так уж лучше пусть не путается под ногами.

— Почему ты не заставила ее вернуться сюда и помочь нам? — спросил Крис. По его мнению, она слишком уж баловала сестер, которые этим пользовались, а она все им прощала и все делала сама.

— Неужели ты думаешь, что от нее можно ждать большой помощи? Она будет беречь свой маникюр и два часа провисит на телефоне. Нет уж, лучше я сама.

— Так она никогда ничему не научится, — ворчал Крис. — Ты слишком снисходительна.

— Вот поэтому я и не мама, — заявила Сабрина. — И не хочу ею быть. Из меня получилась бы никудышная мать.

— Неправда. Ты была бы великолепной матерью. И с ней ты поступаешь правильно. Просто, на мой взгляд, ты должна быть более строгой и требовательной. Вы в равном положении. Почему же вся тяжелая работа достается тебе? Кто сказал, что она должна быть сказочной принцессой, а ты — Золушкой, которая моет полы в замке? Ты имеешь такое же право быть сказочной принцессой. Пусть и она ради разнообразия немного помоет полы.

— Я люблю тебя, — улыбнувшись, сказала Сабрина и поцеловала его. — В любом случае, я предпочитаю побыть наедине с тобой.

Грузчики, наконец, ушли, и они продолжали работать одни, в тишине и покое. Через полчаса они сделали перерыв, поднялись наверх и, постелив постель, занялись любовью, а потом еще целый час лежали в объятиях друг друга. Все было великолепно, как раньше. Она вздремнула в его объятиях. Потом, наконец, они встали и снова принялись распаковывать вещи и раскладывать их по местам. Крис впервые за целый месяц чувствовал себя в центре ее внимания и знал, что, по крайней мере, на один час она снова принадлежит ему. У него даже появилась надежда, что когда-нибудь их жизнь вновь станет нормальной. Вот если бы еще знать, когда это будет.

Дома отец приготовил для Энни ужин. Она не стала жаловаться, но замороженные рулеты были ужасны на вкус, хотя суп из пакетика оказался почти съедобным. Отец извинился за то, что его кулинарные способности оставляют желать лучшего, и Энни рассмеялась вместе с ним.

— Должно быть, это заложено в генах, папа. Я ведь тоже не ахти какой повар.

Потом он предложил ей мороженое, спросив сначала, какое она предпочитает: шоколадное или ванильное, с горьким шоколадом или с молочным. Она выбрала ванильное мороженое с горьким шоколадом и едва успела попробовать его, как раздался звонок в дверь. Отец пошел открывать, а Энни ждала на кухне. Она слышала голос женщины, разговаривающей с отцом, и слова отца: «Какой сюрприз!» — но не обратила на это внимания, пока не доела мороженое. Энни пошла на голоса, чтобы узнать, что он там делает и кто пришел. К этому времени отец, стоя на газоне перед домом, разговаривал с какой-то женщиной, молодой голос которой показался ей незнаком.

— Вы помните Энни? — сказала он незнакомой женщине, когда Энни приблизилась к ним. — Она теперь совсем взрослая.

— И слепая, — добавила Энни, чтобы поразить гостью. Она уже несколько недель делала нечто подобное, выражая таким образом свою обиду. Сабрина уже несколько раз осторожно говорила ей, что грубостью зрение не вернешь. Такое поведение было очень не похоже на Энни. Вернее, очень не похоже на прежнюю Энни.

— Да. — Голос отца сразу же стал печальным. — Во время несчастного случая она была в машине вместе с матерью. — сказал он. Энни по-прежнему понятия не имела, с кем он разговаривает.

— Кто это, папа? — спросила она, подходя к тому месту, где они стояли. Она ощутила сильный запах ландыша. Духи ей тоже были незнакомы.

— Ты помнишь Лесли Томпсон? Ее брат учился вместе с Тэмми.

— Нет, не помню, — честно призналась Энни. А молодая женщина обратилась к ней:

— Привет! Мой брат Джек учился с Тэмми. Я его старшая сестра. Мы с Сабриной были подругами, — сказала она. Теперь Энни вспомнила. Сестра Джека была старше Тэмми и моложе Сабрины. Эта семья отличалась непомерным честолюбием, и мать их не любила. Энни помнила смазливую блондинку, которую Сабрина называла шлюхой, потому что та попыталась отбить у Сабрины ее бойфренда. Сабрине тогда было семнадцать лет, и она училась в выпускном классе. А Лесли в свои пятнадцать, как говорила мать, была «из молодых, да ранних». Сабрина тогда запретила ей попадаться на глаза. — Я только что вернулась из Калифорнии и услышала о том, что случилось с вашей мамой. И вот приехала выразить свое соболезнование. — Энни услышала что-то еще в ее голосе. Голос изменился, когда она говорила с Энни. При разговоре с отцом голос звучал весело, оживленно, а теперь почувствовалось раздражение, как будто присутствие Энни мешало. Энни теперь различала такие нюансы голосов, каких никогда прежде не замечала. Странное ощущение — как будто ты слышишь то, что думают люди.