Утром, вернувшись домой, я поцеловал мою милую Стеллу и сказал, что сегодняшняя ночь была на редкость чудесной. А потом вернулся в свою мансарду, чтобы уж более не покидать ее.
Ночь за ночью я лежал в темноте, погруженный в раздумья. Что, если после смерти я каким-либо образом смогу вернуться в этот мир? Что, если, подобно давнему моему знакомому, я обречен на то, чтобы скитаться здесь вечно?
Как бы то ни было, если этот Эшлер, один из многих Эшлеров, святой, король язычников, призрак, исполненный жажды мщения, просто человек… Вдруг в темноте до меня донесся шум. Кровать моя задрожала. Слова пророчества вновь пришли мне на память: «Кто не человек…»
– Зачем ты пришел? – спросил я. – Чего ты хочешь – потревожить или успокоить меня?
– Умри с миром, Джулиен, – донесся до меня его голос. – В первый же день, когда мы с тобой пришли в этот дом, я открыл тебе свои тайны. Я сказал тебе, что это именно то место, куда ты сможешь вернуться, вырвавшись из объятий вечности. Не случайно этот дом подобен старинному замку. Запомни фрески на стенах этого дома, Джулиен, запомни и сами стены. Сквозь дымку времени ты увидишь их с невероятной отчетливостью. Но тогда ты не внял моим урокам, Джулиен. Возможно, сейчас ты окажешься понятливее? Я слишком хорошо знаю тебя. Ты жив. А пока ты жив, ты не желаешь слышать о смерти.
– Не думаю, что ты много знаешь о смерти, – заметил я. – По-моему, ты куда лучше разбираешься в том, что значит жить, желать и добиваться своей цели. Но что такое смерть, тебе неведомо.
Я встал с кровати и повернул ручку виктролы, надеясь, что музыка, как всегда, прогонит его прочь.
– Да, вернуться в этот мир после смерти, – едва слышно прошептал я. – Я очень хочу вернуться. Я хочу остаться здесь, на земле, хочу стать частью этого дома. Но Господи, я клянусь, клянусь своей душой, причина этого желания вовсе не в том, что я слишком жаден до жизни и никак не могу насытиться ею. Я знаю, что история стремится к своему трагическому концу, неугомонный демон по-прежнему творит свои темные дела, и не могу оставить свою семью в такое время. Я хочу помочь им, хочу стать ангелом-хранителем, способным их защитить. О господи, как горько мне сознавать, что я лишен веры. Я не верю ни во что, кроме Лэшера и себя самого.
Закончив свою речь, я принялся расхаживать по комнате. Я ходил и ходил, а виктрола играла вальс Виолетты, мелодию, исполненную беззаботной радости, способную прогнать любую печаль.
А потом настал воистину уникальный момент, подобного которому я не испытывал прежде. За всю мою долгую жизнь никому и никогда не удавалось застичь меня врасплох. И вот это случилось впервые – случилось в тот миг, когда я увидел в своем окне личико девочки, безрассудного ребенка, забравшегося на крышу террасы.
Я поспешно распахнул отсыревшую, неподатливую раму.
– Эвелин, – пробормотал я.
Благоуханная, нежная, насквозь промокшая под весенним дождем, она оказалась в моих объятиях.
– Как ты попала сюда, дорогое мое дитя? – спросил я.
– Взобралась по решетке, дядюшка Джулиен, только и всего. Ведь твоя мансарда – это не тюрьма, правда? И я буду приходить к тебе. Буду оставаться у тебя надолго.
Мы занялись любовью. Потом мы говорили и не могли наговориться. Когда взошло солнце, мы лежали, сжимая друг друга в объятиях. Эвелин рассказала мне, что теперь домашние обращаются с ней гораздо лучше. Ей разрешают выходить, и вечерами она частенько гуляет по городу. Она несколько раз каталась на машине, а еще у нее есть теперь настоящие ботинки и много красивых вещей. Ричард накупил ей замечательных платьев. А Кортланд подарил пальто с меховым воротником. Даже Мэри-Бет сделала ей чудесный подарок: зеркальце в серебряной оправе и щетку для волос с серебряной ручкой.
На рассвете я завел виктролу. Мы с Эвелин танцевали вальс. То было сумасшедшее утро, подобное тем сумасшедшим утрам, что обычно наступают в танцевальных залах ресторанов и таверн после бессонных, пьяных и разгульных ночей. Однако мы с Эвелин танцевали в моей спальне. Наряд ее состоял только из нижней юбки, отделанной розовым кружевом, да розовой ленты в волосах. Мы кружились и кружились, заливаясь смехом, и вдруг кто-то – то есть, разумеется, это была Мэри-Бет – распахнул дверь.
Я лишь улыбнулся. Я знал, что Эвелин придется уйти. И знал, что ангелоподобное дитя непременно посетит меня вновь.
В темноте ночи я разговаривал со своей виктролой.
Я просил ее вновь сотворить чудо, хотя, разумеется, не верил в подобные вещи. На протяжении всей своей жизни я упорно отказывался даже мысленно допустить их существование. Однако теперь, срезав ногти, я засунул их под крышку виктролы. Туда же поместил и прядь своих седых волос. Потом, разрезав палец, я размазал кровь по стенкам виктролы. Таким образом, я превратил музыкальный ящик в свое собственное подобие, в нечто вроде ведьминой куклы, над которыми раньше потешался. После этого я закружился по комнате, напевая вальс.