Лэшер

Никто не обратил внимания на Мону, когда она прошла мимо их поста в узкий коридор. С приближением к палате запах становился сильнее и сильнее.

– Господи! Только не это! – шепотом взмолилась Мона.

Справа и слева Мона увидела несколько дверей, но еще прежде, чем она прочла надпись на одной из них: «Алисия (Си-Си) Мэйфейр», запах безошибочно подсказал, куда идти.

Дверь в палату матери оказалась слегка приоткрытой. В комнате царила тьма. Единственное окно выходило в маленький двор-колодец, а расположенная напротив стена здания была совершенно глухой. Под белым покрывалом головой к стенке неподвижно лежала женщина. Небольшое устройство, расположенное рядом с кроватью, контролировало процесс внутривенного вливания. Из прозрачного как стекло пластикового пакета через тонкую трубочку в правую руку женщины поступал раствор глюкозы. Обернутая пластырем рука покоилась на белой простыне.

Мона немного постояла, не решаясь войти, а потом резким движением стремительно распахнула дверь и так же быстро закрыла ее за собой, чтобы оглядеть расположенную справа ванную. Фарфоровый унитаз. Пустая душевая. Потом она наскоро обежала взглядом остальное пространство палаты и лишь после того, как убедилась, что, кроме них с матерью, в комнате никого нет, перевела взгляд на кровать.

Профиль матери, все изгибы и черточки изможденного, утонувшего в большой мягкой подушке лица поразительно напоминали лицо ее усопшей сестры Гиффорд, покоившейся в гробу.

Одеяло, под которым лежала мать Моны, было безукоризненно белым, за исключением одного красного пятна почти в самом центре, как раз возле руки, к которой пластырем была прикреплена игла с трубочкой.

Мона подошла ближе и, схватившись за хромированную спинку кровати, коснулась пятна. Мокрое. И тут она увидела, что прямо у нее на глазах красное пятно быстро увеличивается в размерах и расплывается по ткани. Снизу явно что-то сочилось. Мона выдернула одеяло из-под обмякшей руки матери, но та не шелохнулась. Алисия была мертва. Вся кровать пропиталась кровью.

Мона услышала позади какие-то звуки, а вслед за ними раздался хрипловатый и неприветливый шепот:

– Послушай, милочка, не надо ее будить. Нам пришлось здорово с ней повозиться сегодня утром.

– Давно ли вы справлялись о ее самочувствии? – осведомилась Мона, поворачиваясь к медсестре.

Сиделка уже успела заметить кровь.

– Боюсь, нам не удастся ее добудиться, – сказала ей Мона. – Будьте любезны, позовите сюда мою родственницу, Энн-Мэри. Она ждет внизу, в вестибюле. Попросите ее немедленно подняться.

Сиделка, весьма пожилая дама, приподняла безжизненную руку Алисии и тотчас положила на место, потом резко отпрянула и, чуть помешкав, выскочила из комнаты.

– Погодите минутку! – крикнула ей вдогонку Мона. – Вы случайно не видели, заходил ли кто-нибудь в эту палату?

Но, еще не успев договорить до конца, она поняла всю бессмысленность своего вопроса. Сиделка так боялась, что на нее падет вина за случившееся, что даже не удосужилась откликнуться. Сначала Мона устремилась за ней к дежурному посту, потом одумалась и вернулась к кровати матери.

Она потрогала руку Алисии – едва-едва теплая. В коридоре послышались чьи-то торопливые шаги, приглушенный топот ног в обуви на резиновой подошве. Мона сделала глубокий вдох и склонилась над телом матери, потом откинула с ее лица волосы и прикоснулась к нему губами. Щека еще не совсем остыла, а лоб уже был холоден.

Ей казалось, что сейчас мать повернется и, взглянув на нее, крикнет: «Будь осторожна со своими желаниями! Что я тебе говорила? Они иногда сбываются».

Спустя минуту палата кишела медперсоналом. Энн-Мэри сидела в коридоре, вытирая слезы бумажным носовым платком. Увидев ее, Мона попятилась назад.

Довольно долго она просто стояла около дежурного поста медсестер, прислушиваясь ко всему, что говорили вокруг. Для составления официального заключения о смерти Алисии был вызван интерн. Он должен был, как сказали, появиться минут через двадцать, так что придется немного подождать. На часах уже было начало девятого. Тем временем медсестры вызвали в больницу семейного врача. И конечно же, сообщили о случившемся Райену.

«Бедняга Райен! Господи, помоги ему!»

А телефон звонил, практически не умолкая.

«А Лорен? В каком она состоянии?»

Мона прошлась вдоль коридора. Вскоре открылись двери лифта, и из него вышел молодой интерн. Этот парень был так юн, что, казалось, вряд ли вообще мог с уверенностью определить, умер человек или нет. Он прошествовал мимо Моны, даже не удостоив ее взглядом.