Лэшер

Пока я предавался тревожным размышлениям, в Ривербенде собралось едва ли не все семейство. Родственники, узнав о свершившемся событии, ликовали, радостно галдели, хлопали в ладоши и едва не пускались в пляс.

– Девочка! Девочка! – доносилось до меня со всех сторон. – Наконец-то Кэтрин родила девочку!

Неожиданно я оказался в плотном кольце прибывшей на торжество родни. Каждый хотел сжать меня в объятиях и наградить поцелуем. Судя по всему, они простили мне насилие, совершенное над сестрой, ибо результат его оказался столь благим для всех без исключения Мэйфейров.

Вполне вероятно, впрочем, что они просто решили, что на мою долю выпало уже достаточно остракизма. Так или иначе, стены Ривербенда сотрясались от криков восторга. Пробки из бутылок с шампанским взлетали вверх одна за другой, музыканты играли без умолку. Ребенка вынесли на галерею, чтобы показать осчастливленным родственникам. С реки доносились длинные гудки. Таким образом капитаны проплывавших мимо судов приветствовали наш праздник, не желая оставаться в стороне от охватившего всех буйного веселья.

Среди всеобщей радости лишь я один оставался погруженным в мрачные мысли. «Господь великий и милосердный, – думал я, – что ожидает меня в будущем? Я погряз в пучине зла, погряз безвозвратно. Как же мне спасти собственную жизнь и уберечь от гибели это крошечное существо?»

Глава 3

Мир сотрясался от песен отца; мир сотрясался от его смеха. Своим резким пронзительным голосом отец повторял:

– Ты должна быть сильной, Эмалет. Ты должна получить все, что тебе принадлежит по праву. Возможно, мать попытается причинить тебе вред. Сражайся, Эмалет, сражайся за то, чтобы быть со мной. Помни о горной долине, помни о солнечном свете, думай о наших будущих детях.

Перед глазами Эмалет проходили дети – тысячи детей, похожих на отца и на нее саму, хотя Эмалет еще не имела представления о собственной внешности. Плавая в околоплодных водах, которые по-прежнему оставались средой ее обитания – миром, носящим короткое название. Мать и с некоторых пор ставшим для Эмалет слишком тесным, – она не могла видеть ни свои тонкие пальцы, ни длинные конечности, ни густые волосы…

А отец смеялся и смеялся. А еще он танцевал, и Эмалет видела это, точно так же, как это видела мать. Песни, что он пел ей, были длинны и прекрасны.

Комната утопала в цветах. Их расставили повсюду. Благоухание лепестков смешивалось с исходившим от отца ароматом. Мать билась в рыданиях, и отец привязывал ее руки к столбикам кровати. Мать пинала его, отец осыпал ее ругательствами, и небеса содрогались от грома.

«Прошу тебя, отец, не обижай маму. Будь с ней добр», – беззвучно молила Эмалет.

«Да, я буду с ней добр. Вот увидишь, буду, дитя мое. – Голос отца звучал в голове Эмалет. – Скоро я вернусь и принесу твоей матери поесть. Эта пища поможет тебе стать сильнее, Эмалет. А когда придет твой час, бейся за жизнь. Прорывайся на свет сквозь все преграды! Сражайся с теми, кто будет тебе мешать!»

Мысль о предстоящей борьбе повергала Эмалет в печаль. С кем она должна сражаться? Уж конечно не с матерью. Ведь они с ней составляли единое целое. Сердце Эмалет было неразрывно связано с материнским сердцем. Когда мать страдала, Эмалет тоже ощущала боль, словно кто-то прикасался к ней, проникая сквозь стены мира, который являла собой мать.

Мгновение назад мать осознавала, что внутри ее зреет новая жизнь, – в этом Эмалет могла поклясться. Да, наконец-то, пусть и ненадолго, существование Эмалет перестало быть для матери тайной. А потом между отцом и матерью вновь вспыхнула ссора.

Теперь дверь в комнату была плотно закрыта, запах отца развеялся, и лишь цветы по-прежнему благоухали, медленно покачиваясь в лунном свете. До слуха Эмалет донеслись рыдания матери.

«Не плачь, мама, пожалуйста, не плачь. Когда ты плачешь, мне так грустно. Когда ты плачешь, печаль заполняет весь мой мир без остатка», – заклинала Эмалет.

– Неужели ты действительно слышишь меня, милая? – с сомнением в голосе спросила мать.

Значит, она все-таки ощущала присутствие внутри себя ребенка. Эмалет принялась крутиться, толкаться, совершать какие-то иные движения – в той мере, в какой позволяло ей делать это давно ставшее тесным пространство материнской утробы. В какой-то момент она вдруг услышала тяжелый вздох матери.

«Да, мамочка, да, я здесь, я тебя слышу. Пожалуйста, поговори со мной, произнеси мое имя так, как делает это отец. Эмалет. Меня зовут Эмалет. Позови меня!»