Отель «Нью-Гэмпшир»

— По виду трудно сказать, — сказал Арбутнот. — Раньше я определял евреев с первого взгляда, — пояснил он нам. — Но сейчас я умираю, — добавил он.

— Плохо, — сказал Фрэнк.

— Фрейда не съел медведь, — сказал я Арбутноту.

— Фрейда, которого знал я, съел медведь, — сказал Арбутнот.

— Нет, — сказал Фрэнк. — Фрейд, которого вы знали, был героем.

— Только не тот Фрейд, которого я знал, — раздраженно возразил Арбутнот.

Медсестра заметила у него на подбородке капли слюны и отстраненно, как смахивают пыль со стола, вытерла ему подбородок.

— Фрейд, которого мы оба знали, — сказал я, — спас Венскую государственную оперу.

— Вена! — воскликнул Арбутнот. — Вена полна евреев! — крикнул он.

— В Мэне их тоже больше, чем раньше, — поддразнил его Фрэнк.

— В Лос-Анджелесе тоже, — сказал я.

— Во всяком случае, я умираю, — сказал Арбутнот. — И слава богу!

Он подписал лежащие у него на груди документы, и его адвокат протянул их нам. Вот так это и произошло: в 1965 году Фрэнк купил «Арбутнот-что-на-море» и двадцать пять акров мэнского побережья.

— За гроши, — как потом скажет Фрэнни.

На лице Арбутнота цвело разлапистое пятно почти небесной голубизны, а его уши рдели алым и лиловым, словно присыпанные старомодным фунгицидом. Казалось, исполинский грибок поедает Арбутнота изнутри.

— Подождите минутку, — сказал он нам, когда мы уже собрались выходить, и слова булькающим эхом отдались у него в груди. Нянечка снова поправила ему подушки; адвокат резко захлопнул атташе-кейс; кондиционеры нагоняли в номер такой холод, что нам с Фрэнком казалось, будто мы в гробнице, в венской Kaisergruft, где покоятся бессердечные тела Габсбургов. — Каковы ваши планы? — спросил нас Арбутнот. — Что вы собираетесь там сделать?

— Это будет тренировочный лагерь коммандос, — сказал Фрэнк Арбутноту. — Для израильской армии.

Я заметил, как губы адвоката скривились в улыбке; это была особая улыбка, которая заставила потом нас с Фрэнком посмотреть в документах, которые нам там вручили, фамилию адвоката. Адвоката звали Ирвинг Розенман, и хоть он и был из Лос-Анджелеса, мы с Фрэнком были твердо уверены, что он еврей.

Старый Арбутнот не выдавил из себя улыбки.

— Израильские коммандос? — переспросил он.

— Ра-та-та-та! — сказал Фрэнк, изображая пулемет.

Нам показалось, что Ирвинг Розенман сейчас бросится на кондиционеры, чтобы не рассмеяться.

— Медведи их всех приберут, — странно сказал Арбутнот. — Медведи в конце концов приберут всех евреев, — сказал он, и безумная ненависть, отпечатавшаяся на его лице, была такой же старомодной и яркой, как и лиловый, гречишный отсвет на его ушах.

— Приятной смерти, — пожелал ему Фрэнк. Арбутнот снова закашлялся; он хотел что-то еще сказать, но не смог справиться с кашлем. Он знаком подозвал сиделку, та, похоже, понимала его кашель без особых трудов; она знаком велела нам покинуть комнату, затем вышла к нам сама и сказала то, что ее просил передать нам Арбутнот.

— Он сказал, что умрет лучшей смертью, какую только можно купить за деньги, — сказала она; чего нам, добавил Арбутнот, явно не светит.

Мы с Фрэнком не смогли придумать, что бы нам передать через нянечку Арбутноту. Мы были довольны уже тем, что оставили его с мыслью об израильских коммандос в Мэне. Мы попрощались с сиделкой Арбутнота и с Ирвингом Розенманом и улетели в Нью-Йорк с третьим отелем «Нью-Гэмпшир» в кармане у Фрэнка.

— Именно там его и надо держать, Фрэнк, — скажет ему Фрэнни, — у тебя в кармане.

— Ты никогда не превратишь эту развалину снова в отель, — сказала Лилли отцу. — Она уже упустила свой шанс.

— Мы начнем очень скромно, — заверил Лилли отец.

Под «мы» отец подразумевал меня и себя. Я сказал, что поеду с ним в Мэн и помогу ему начать.

— Значит, ты такой же чокнутый, как и он, — сказала мне Фрэнни.

Но у меня была идея, которой я никогда не делился с отцом. Если, как говорит Фрейд, сон является исполнением желаний, то, как говорит опять же Фрейд, то же самое можно сказать о шутках. Шутки тоже осуществляют желания. Я сыграл с отцом шутку. И продолжаю играть ее вот уже пятнадцать лет. Поскольку отцу сейчас уже за шестьдесят, я не погрешу против истины, сказав, что шутка «удалась»; моя шутка сошла мне с рук, и это святая правда.

Последний отель «Нью-Гэмпшир» никогда не был и никогда не будет отелем. В этом и заключается шутка, которую я играю с отцом все эти годы.